Митрополит Вениамин (Федченков) - О вере, неверии и сомнении

Другой пример, ещё более показательный: вот приходят к пустому гробу Христа ап. Павел и Иоанн. Оба видят одно и то же: пустой гроб, пелены, головной убор, сложенные аккуратно. И что же? Иоанн “увидел и уверовал”, что Христос воскрес, а Пётр отошёл (от гроба) в недоумении, “дивясь сам в себе происшедшему” (Ин. 20, 8; Лк. 24, 12). А потом, на ловле в Геннисаретском озере, тот же Иоанн первым узрел Господа, говорившего с берега: “Это – Господь”; Пётр же, “услышав” это, набросивши на себя какую-ту одежду (“ибо он был наг”), – бросился в воду и поплыл. Разные характеры!

И в жизни мы наблюдаем это.

Значит, корень лежит не в знании, не в “видении”, – а в сердце. Это – факт!

Пойдём дальше. Разница – и в настроении самого “сердца”. Обыкновенно вера – даёт душе нашей мир, радость; а неверие – беспокойство, тоску, муку. И о. Иоанн Кронштадтский такой мир считал ясным свидетельством бытия и действия на нас Бога. Так же думаем и мы: кто переживал, хоть недолго, состояние неверия, знает это по опыту. Мне пришлось пережить это в студенческие годы. Никаких новых знаний я не получил тогда, следовательно, не в уме была причина. И какой же вихрь налетел на меня! Эти две недели я метался, не зная в себе покоя.

Потом, после двух недель мучения, опять-таки без каких-либо рассуждений, воротилась вера и наступил в душе мир.

Ещё вспомню многократные переживания: иногда вера бывает такая пламенная, что не только не бывает никакого недоумения, но всё представляется совершенно ясным. Даже более: от сильной веры – трудно произнести (или помыслить даже!) слово о Боге; произнесёшь, а восторженные слёзы перехватывают голос… И нужно бывает остановиться, чтобы удержать рыдания, – пока снова не овладеешь собою.

В иное же время эти самые слова не вызывают сильных чувств, а произносятся холодно.

Однажды я записал такие “чувства”, пережитые мною на литургии: “отныне для меня нет дороже слов, как “Отец, Сын и Святой Дух”.

И – не с прибавлением: “спаси” или “помилуй”, или “подай”; а просто – одни имена. Подобие из обычной жизни можно взять такое: если мы любим кого-либо, то нам не только мил портрет его, не только нравится почерк его писем, но дорого само имя этого человека. И ничего мы не просим у него, не только желаем и ждём от него чего-либо: это даже охлаждало бы нас и огорчало; но мы хотели бы сами высказать ему любовь свою – до страданий включительно, до смерти за него.

Тут уж совсем не ум говорит, а – сердце, горящее любовью к Богу.

И святые люди вообще говорят: такие чувства рождаются в нас не умом, а сердцем. Св. Макарий Великий уподобляет их любви влюблённых, даже как бы – пьянству, как это ни странно! Но только они – никак ни от ума, ни от практических выгод, вообще ни от чего земного! Это – факт, против которого нечего сказать.

Для неопытного человека подобные переживания других – неубедительны, даже просто – непостижимы, как бы не существуют и “не могут быть”; а для нас – факт! Для святых же – непреложная истина: это всё они знают доподлинно! И им так же было бы странно услышать вопросы: “Да есть ли?” – как если бы у обыкновенных людей мы спрашивали: есть ли земля? есть ли небо? есть ли я сам?

И один из известных мне подобных людей (теперь уже умерший, а. Ф.) сказал о себе: “Для меня невидимый мир – столь же реален, как и видимый”. И вероятно, он ночью во сне совершал литургию: громко пел “Верую”, тогда как в действительности никогда не пел, хотя имел прекрасный слух и приятный голос.

И в последние почти 20 лет он провёл в уединённой молитве, в ежедневном служении литургии; а когда прежде не мог служить сам, то бывал ежедневно за литургией.

Так подобные люди стремились в пустыни: таких бывали тысячи людей! Для примера возьму два-три случая из русской жизни и один – из древней.

Вот – преп. Серафим Саровский. Известно, что он жил то в “ближней” “пустыньке”, то в дальней; то в полном затворе, то в молчальничестве. Другой пример: еп. Феофан, затворник Вышенский – ушедший от архиерейской жизни в затвор и проживший там более 30 лет, он ежедневно служил там литургию (буквально до последнего дня, 6 января).

Также знаменитый о. Иоанн Кронштадтский служил ежедневно литургии, особенно последние 30 лет своей жизни; но он жил в шумных городах, а не в пустынях; это – особый подвиг. И только последние 10 дней уже не мог ходить в церковь; однако его причащали до последнего дня. И в ночь кончины (7 часов утра 20 дек.) отслужили для него литургию в 2 часа и приобщили его одной Кровью.

Из древней истории возьмём хоть один пример – св. Арсения Великого… Учёный, сенатор, учитель царских детей, всем обеспеченный, он тайно убежал из дворца в египетскую пустыню. И сначала там жил в монастыре, а потом ушёл в уединённую пещеру. И когда братия говорили перед уходом его: “Арсений! Ты нас не любишь!” Он отвечал им: “Бог видит: люблю вас! Но не могу быть с Богом и людьми!”

И ушёл.

И вообще, боголюбцы так любили молитву, как мы не можем жить без воздуха. И простецы, и учёные; и любили жить в монастырях и пустынях.

И конечно, их туда никто не влёк, кроме собственного сердца.

Но не только этих святых подвижников, но и мирян, и вообще всё человечество… Именно этим сердечным влечением объясняется факт всеобщности веры – во всём мире.

Как хочется дышать, как хочется есть и пить, – и никто не считает это ненормальным, неестественным, так и вера является нормальным состоянием нормального человека.

Пусть эта вера – различна; пусть у одних она весьма искажена; но у всех народов была и есть вера. Значит, люди чувствуют в ней естественную потребность!

И лишь незначительное количество было неверующих. Иногда кажется, что таких много; но это – глубокое заблуждение. Впрочем, не будем спорить о количестве, потому что не количество является свидетелем истины. Сначала христиан – единицы апостолов, потом, после Пятидесятницы, – тысячи; потом христианство распространилось по всему миру.

А будет опять мало: Господь сказал, что Он, “пришедши” второй раз в мир, едва “найдёт ли веру на земле” (Лк, 18, 8).

Есть другой признак верующих в Бога: благодать Его на них. Но об этом будем говорить в следующем отделе этой части.

Собственно этим именно отличается христианство от других религий.

Припомню следующий случай из жизни св. Антония Великого. Однажды пришли к нему философы-язычники. И спросили его:

– Чем ты отличаешься от нас? Ты постишься – и мы. Ты желаешь чистоты – и мы стремимся к ней.

– Мы,- ответят им святой Антоний от лица христиан, – пребываем в благодати Божией!

– Этого у нас нет! – сознались язычники.

Точно так же нет ее и у современных евреев, магометан, буддистов, хотя вера в Бога есть у них, и они хранят посты, и несут подвиги, и молятся; но благодати нет.