Илья Бриз - Илья Бриз

— Нет, мистер президент. Нет у нас никакой машины времени и никогда не было. Тут несколько другое. Вы когда-нибудь слышали о гипотезе множественности миров?

Глаза Рузвельта расширились. Он понял, что Сталин сейчас говорит правду.

— С нами неизвестным нам техническим способом — вот здесь Василий говорил не совсем правильно. Лично он, как раз, знал почти все нюансы — связались из такого мира. Где он находится, близко, далеко или вообще в другой вселенной, наши ученые не знают.

А вот это была чистая правда.

— В том числе именно поэтому мой отец сделал все возможное, чтобы все лучшие ученые планеты приехали в Советский Союз и общими усилиями попробовали решить эту научную задачу.

Василий закурил и продолжил:

— Мы получили довольно много научной и технической информации оттуда. Часть была на английском языке. Сейчас связь с тем миром по неизвестной нам причине прервана. Судя по уровню переданной информации, наши аналитики ориентировочно определили их опережение по сравнению с нами в пятьдесят — сто лет. Вот это то, что я могу вам сказать, мистер президент.

Вася замолчал, а Рузвельт задумался. Все, что сейчас сказал ему советский Председатель, очень стройно укладывалось во все произошедшее за последнее время. Да, если бы три года назад напасть на них… Нет, он не имеет ничего личного против Советов, но теперь же минимум на долгие десятилетия придется смириться с их доминированием. А ведь этот молодой Сталин настроен к его Америке вполне дружелюбно. Идти сейчас против них войной — безумие. Придется смириться и двигаться в кильватере Советского Союза. Во всяком случае, быть вторыми в мире значительно лучше, чем третьестепенной страной при лидерстве этих снобов из Туманного Альбиона, как было всего несколько лет назад…

Василий тоже думал. Сказать больше? Обрисовать перспективы цивилизации «пан-Америка»? Почему бы и нет? А надо? Обязательно!

— Была информация и художественного характера. Фильмы, книги… Там, похоже, какое-то отражение нашей реальности. Но история уже разошлась. Они, — Вася запнулся, — они — гниют.

— Как это? — не понял Рузвельт.

— Там тоже была война. Причем значительно более тяжелая, чем у нас. Многие десятки миллионов жертв. Шесть лет они там воевали… Европа, Азия… Потом пошли перманентные маленькие войны. Гонки вооружений, чудовищные виды сверхмощного бесчеловечного оружия… Но не это самое страшное. Они гниют изнутри. Однополые браки, лесбийские парады, наркомания — всего лишь болезнь, а не преступление. Священники развращают и насилуют детей. Потеря приоритетов развития цивилизации. Вышли в ближний космос, достигли Луны и… вернулись обратно. Реально у власти — большие деньги. Делается только то, что дает прибыль. Этические нормы только на словах. Они там постепенно закукливаются в ставшем внезапно очень маленьким мире. Проедают ресурсы планеты. Климат постепенно портится. Еще сотня лет, максимум две сотни, и начнется регресс… Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло у нас.

Сталин замолчал. Рузвельт смотрел на него широко открытыми глазами и… верил. Верил всему, что сейчас сказал ему этот очень молодой руководитель самого большого и сильного на Земле государства. Он только не мог понять, почему в глазах этого парня была такая боль…

* Так называют место на маршруте полета, после которого уже нельзя разворачивать самолет для возвращения на аэродром взлета, даже если возникают технические неполадки. Можно лететь только вперед. Горючего на обратный путь уже не хватит.

— И о чем же была ваша беседа? — Берия снял пенсне, протер стекла белым батистовым платком и надел легендарный оптический прибор обратно на переносицу.

— В принципе, я открыл ему наши карты, — Василий коротко пересказал свой разговор с американским президентом.

Маршал хмыкнул:

— Теперь американцы не рыпнутся. Мне кажется, Рузвельт вряд ли будет делиться этой информацией с кем-нибудь.

— Гопкинсу все выложит, — поправил Синельников, — они очень дружны.

— А этот советник не разболтает? — Берия посмотрел на директора СГБ.

— Нет, — ответил за друга Вася, — к тому же ему мало осталось — неоперабельный рак. Но, даже если и разболтает, что с того?

Маршал несколько раз перевел взгляд с одного на другого.

— Вот что парни, а все ли вы мне рассказываете?

— Все, Лаврентий Павлович, — глядя Берии прямо в глаза, сказал Василий, — все, что вы спрашиваете.

Тот хмыкнул:

— Так, а что я забыл спросить?

Отвечать взялся Синельников:

— Ведется работа по дискредитации ряда американских политиков, которые уже сейчас или в будущем станут врагами Советского Союза.

— Например? — потребовал маршал.

— Сенатор Трумэн, некто Маккарти.

— Кто такие?

— Трумэн — возможный вице-президент Штатов, после смерти Рузвельта, соответственно, займет его место. Джозеф Маккарти — тоже американец. Вундеркинд, мать его. Оба антикоммунисты и очень не любят нашу страну, — коротко доложил генерал.

Берия задумался, затем посмотрел на сидящих перед ним друзей и неожиданно улыбнулся:

— Ладно, парни, только давайте на будущее вы все-таки будете меня предупреждать о таких вещах. С Громыко хоть посоветовались?

— Лаврентий Павлович, — протянул все тот же Синельников, — обижаете. Чтобы внешняя разведка работала без контакта с МИДом?… И с Проскуровым* все обговорили.

— Тогда еще вопрос: почему Иосиф Виссарионович в Канаде не запретил деятельность партий, кроме откровенно фашистских?

Сталин с Егором переглянулись. Василий достал папиросы, простучал одну о пачку, вытряхивая табачинки, промял мундштук, закурил и только потом начал говорить.

— То, что лежит на поверхности — показать, что Советскому Союзу и его руководству народная демократия совершенно не чужда — это ширма. Реальный план отца — запрет в будущем всех партий.

Василий не стал говорить маршалу, что это его план, с которым Иосиф Виссарионович согласился еще год назад по времени этого мира.

Берия все-таки спросил:

— И компартию запретить?

И подполковник, и генерал-полковник синхронно кивнули.

— Не понимаю, — маршал не повышал голоса, но это было сказано с большим напряжением, — не понимаю. Он делал все, чтобы в будущем можно было построить коммунизм. А теперь…

— Неправда, — ответил Василий, — отец строил империю. Коммунизм нужен был Троцкому. Папа поднимал страну.

В кабинете повисла тишина. Нет, она не была полной. Было слышно, как отщелкивает свое маятник больших напольных часов, как дышат все трое, постукивание пальца по мундштуку папиросы, когда Вася стряхивал пепел в большую хрустальную пепельницу. Где-то далеко шумела большая Москва с ее заводами, фабриками, институтами, транспортом и, главное, с ее миллионами людей — жителей и приезжих. Но в кабинете была тишина. Наконец Берия оторвал взгляд от столешницы и посмотрел в глаза Василию.