Илья Бриз - Илья Бриз

— И кто должен управлять такой державой? — слово «империя» он произносить не захотел, — царь? Возврат к монархии?

— Ни в коем случае! — тут же ответил Сталин, — только те, кто будет настоящим патриотом своей страны, грамотные, подготовленные и умные руководители.

— А кто будет выбирать этих руководителей?

— Те, кто сейчас стоит у власти и элита страны.

— Не все граждане, а только лучшие? — решил уточнить маршал. Он, похоже, в принципе не хотел произносить некоторых слов в этом разговоре. Таких как «элита».

— Именно так. А вы, Лаврентий Павлович, считаете, что кухарка и пастух могут правильно управлять державой? Они вообще не должны решать, кто будет стоять у власти, — подполковник и маршал так и продолжали разговаривать, глядя в глаза друг другу. Даже не мигали.

— Мне надо подумать, — констатировал Берия и, наконец-то, первым отвел взгляд.

— Само собой разумеется. Такие вопросы с кондачка не решаются, — по-простецки ответил Вася, — без вас, Лаврентий Павлович, мы ничего предпринимать не будем. Мы просто одни никак не справимся с этой задачей. Только, когда будете думать, попробуйте сначала оценить дела отца со стороны.

— Что ты имеешь в виду? — не понял маршал.

— Аналитику. Надо разбить на этапы всю папину деятельность. Сначала стояла задача войти во власть. Это в тот момент можно было сделать только с партией большевиков. Значит, надо было подняться в ней на вершину. Одновременно — создание промышленности, развитие страны. Затем власть должна была стать единоличной. Врагов — к стенке. И только потом можно было сосредоточить все силы, — Василий подчеркнул слово "все", — только на безмерном усилении державы.

Синельников чуть рот не открыл. С этой точки зрения посмотреть на жизнь Иосифа Виссарионовича Сталина он никогда не осмеливался.

Берия тоже сначала не понял, к чему подводит Василий. Так коротко, в несколько предложений, охарактеризовать жизнь отца мог только он. Да, конечно, погибший Вождь был в первую очередь прагматиком. Отрицать очевидное было нельзя. Но… И что же теперь с этим делать???

А на следующий день Василий Сталин сорвался. Приехал на центральный аэродром столицы — бывшее Ходынское поле. Там всегда, круглые сутки, была на дежурстве эскадрилья истребителей. Попросил самолет для тренировочного полета. Ему, соответственно, не отказали. Надел привезенный с собой летный комбинезон, сел в истребитель, вырулил на предварительный старт, выполнил карту*, вырулил на исполнительный, запросил разрешение у диспетчера, взлетел, набрал высоту, вошел в зону испытательных полетов, а потом… Так как на аэродроме работало несколько отделов ЛИИ**, то кто-то догадался включить подготовленную скоростную кинокамеру с мощным телеобъективом и взять в визир крутящийся высоко в небе самолет. Двадцать две минуты Василий «насиловал» "Як-третий". На двадцать третьей от правой плоскости, не выдержав перегрузок, оторвался элерон. Самолет потерял управление и, хлопая маленькими автоматическими предкрылками, сорвался на крыло и в плоский штопор. Все, кто был на аэродроме, уже давно забросили свои дела (кроме тех, кому это не позволяли сделать служебные обязанности) и наблюдали за невиданным здесь ранее пилотажем. Сейчас они все затаили дыхание. Виток, второй, третий. Вздох облегчения и радостные крики приветствовали отделившийся от самолета маленький силуэт и раскрывшийся над ним белый купол парашюта. Потерявший управление «Як» воткнулся в землю и расцвел яркой даже средь белого дня вспышкой. Но на него практически никто не смотрел. Внимание всех присутствовавших сосредоточилось на летчике. Видно было, что он, как профессиональный парашютист, подтягивая стропы, пытается направить плохо управляемый, совершенно не предназначенный для горизонтального полета, спасательный парашют ближе к вышке КДП. Касание асфальта напряженными, чуть присогнутыми ногами, упругое приседание — ноги, как пружины — выпрямление с одновременным рывком строп для гашения купола, и все увидели, как этот, неизвестный для большинства присутствующих, невысокий худенький пилот спокойно отстегивает подвесную систему парашюта и направляется к стоящему недалеко «Паккарду». Только немногие — те, кто был ближе — разглядели правительственные номера.

Берия ворвался в мой кабинет через два часа после того, как я с аэродрома вернулся в Кремль.

— Ты что себе позволяешь? Ты хоть понимаешь, что не имеешь на такие развлечения права?

Я нажал кнопку, вызывая дежурного секретаря. Тот появился буквально через пять секунд.

— Чай, кофе, Лаврентий Павлович?

Маршал тяжело сел за стол для совещаний на ближайший стул.

— Коньяк.

Я кивнул вопросительно глядящему на меня капитану.

— Лаврентий Павлович, да оплачу я этот самолет. Кстати, вы случайно не знаете какая у меня здесь зарплата?

Берия посмотрел на меня, укоряюще покачал головой и вымолвил:

— Дурак!

Он хотел еще что-то добавить, но в кабинет уже вошел капитан, виртуозно на одной руке, прямо как профессиональный официант, несущий на маленьком подносе бутылку «Арарата» с двумя рюмками, вазочкой с фруктами и рассыпанными по подносу шоколадными конфетами. Капитан молча поставил поднос рядом с нами и вышел, тихо притворив за собой дверь. Хорошо их Поскребышев натренировал. Я разлил волшебный напиток и протянул рюмку маршалу. Тот еще раз укоряюще покачал головой, взял, чокнулся со мной и выпил.

— Тебе не стыдно?

— За что? — удивился я.

— За то, что заставил доверившихся тебе людей нервничать?

Н-да. Об этом аспекте моего полета я как-то не подумал. Риск, с моей точки зрения, был минимален. Запас высоты ведь был приличный. Любой летчик знает — чем выше, тем безопаснее. Недаром большое количество летных происшествий бывает именно при взлете и посадке.

— Понял, Лаврентий Павлович. В следующий раз обязательно буду предупреждать.

— Никакого следующего раза не будет! Хочешь, чтобы я приказом провел запрещение пускать тебя на аэродром?

Вот тебе раз! Как же ему объяснить?

— Лаврентий Павлович, ну не надо так. Ну как вы не понимаете, что не могу я без полетов! Может это слишком патетически звучит, но это для меня — как не дышать!

Он критически посмотрел, разлил коньяк по рюмкам и спросил:

— А зачем было самолет разламывать?

А действительно, зачем? Но ведь я не специально. Я себя ломал, никак не машину.

— Да не хотел я, Лаврентий Павлович. Просто для меня эта модель несколько слабовата.

— Это я уже в курсе. Доложили, — он усмехнулся, — Начальник ЛИИ отзвонился. Заодно просил узнать, кому премию выписывать.

— За что? — не понял я.

— Как мне объяснили, за обнаружение относительно слабого места в конструкции самолета. Оно могло проявиться через несколько сотен или тысяч часов налета на всех серийных машинах, — ответил маршал, — благодари того оператора, который кинокамеру догадался включить и твои чудачества заснять.