Владимир Контровский - Томагавки кардинала

Евразийский союз, казавшийся несокрушимым, рушился на глазах — сам собой, как могучее дерево, подточенное и выеденное изнутри термитами. Страны Европы отпадали от него одна за другой — большинство мирно, хотя кое-где не обошлось без крови. Но русские бронеходы не давили «мятежников» гусеницами: согласно приказу, войска Вечевого Союза оставляли «оккупированные территории», бросая на радость местным властям (и особенно предприимчивым дельцам) огромное количество военного имущества, оружия и снаряжения. А Дергачёв обнимался с западными вождями, демонстрируя единение и взаимопонимание, и всё происходящее напоминало конец наводнения на Неве, когда стихает тугой подпирающий ветер с Финского залива, гнавший воду вспять, и Нева снова входит в свои берега, отступая и освобождая гранит набережных и оставляя на обсыхающих каменных плитах липкую грязь, принесённую бурлящей водой…

А в мутных ручьях, стекавших в канализацию, резвилась рыбка большая и маленькая — в стране нарастало то, что именовалось сочным словом «бардак». Прежнее рушилось, а долгожданного нового как-то не наблюдалось — то есть наблюдалось, но на словах, а не на деле. И всё-таки очень многим стылый западный сквозняк казался свежим ветром перемен, ворвавшимся в затхлую комнату, в которой сто лет не открывали наглухо законопаченных окон. Это ничего, что от этого ветра чихалось и кашлялось (иногда до кровавой мокроты) — ведь по законам природы за прохладной весной должно придти жаркое лето, правильно?

Россию корёжило в корчах перемен, и запомнились Сергею слова его тестя: «Если бы в пятьдесят третьем власть взял товарищ Мизерия, мы бы до такого не дошли. Вся история пошла бы другим путём — серьёзный был человек…». Тесть Киреева сам был человеком серьёзным — ветеран спецчастей ОКВД, он провоевал всю Вторую мировую (и несколько лет после неё, в Европе). Под занавес службы он был начальником лагеря на Колыме (жена Сергея родилась в Магаданской области) и после выхода в отставку сохранил многие свои старые связи. Тесть всегда был в курсе всего происходящего в стране и за рубежом, причём информация эта была реальной, а не той, которую доводили до сведения населения газеты и радио. Сергей примерно представлял, что имел в виду отец его супруги под словами «пошла бы другим путём», хотя явственно заметил нотки бессильной обречённости в его голосе…

1990 год

— Привет, мореманы! — Сашка Оленин был весел и жизнерадостен: как всегда. — Ну, что пьём? Пивка для рывка, потом водочки для заводочки?

Выпили и того, и другого — для начала. В силу профессиональной специфики, бывшие однокашники встречались редко, но уж если встречались, тем более если впереди был целый день, свободный от всех иных дел и обязанностей… Происходящее (пока?) не отразилось на пивном баре «Гавань», испокон веку облюбованном курсантами мореходки — как бывшими, так и сегодняшними, — для встреч, дружеских бесед и приятного времяпрепровождения. Было здесь и неплохое пиво, и традиционные наборы с рыбкой и солёной соломкой, а что до цен — водоплавающий народ это как-то не особо смущало, да и цены эти были отнюдь не запредельными.

Выпив, заговорили. Для вдумчивой дискуссии о женщинах выпито было маловато, а потому, обменявшись новостями — кто где плавает, кто развёлся, кто стал счастливым отцом, — перешли на политику: о чём ещё могут говорить под выпивку русские мужики, особенно когда эта политика так и лезет в глаза из всех щелей?

— Революционная ситуация, — глубокомысленно изрёк Юрка Лыков, глядя в дымный зал так, словно именно в нём и сложилась упомянутая ситуация в концентрированном виде.

— Ага, — подтвердил Оленин, энергично раздирая принесённую с собой воблину. — Это когда тот, кто сверху, больше не может, а та, кто снизу, больше не хочет.

Киреев улыбнулся. Шурка всегда отличался известной оригинальностью мышления — на экзамене по «закону божьему», то есть по научному коммунизму, бойко отбарабанив тему билета «Государство», он вогнал в лёгкий шок преподавателя нестандартным ответом на дополнительный вопрос. «Значит, — спросил доцент, — государство — это машина подавления. А кого оно у нас подавляет?». «А у нас уже всех подавили! — бойко ответил курсант Оленин и добавил, заметив неподдельное изумление в глазах экзаменатора: — Ну, это, подавляют ещё кое-кого — алкоголиков там разных, тунеядцев…».

— Философ, блин, — фыркнул Юрий. — Тоже мне, сексуал-демократ доморощенный. Всё тебе смехреночки да звездихаханьки — поглядим, что ты запоешь, когда…

— Этот стон у нас песней зовётся, — невозмутимо парировал Оленин. — А фригидность хуже импотенции, поэтому революционная ситуация не лечится — только хирургически. Но если честно, мне всё это глубоко до лампочки. Не пропадём — вон, греки не успели свободу получить, как уже зашевелились: вербуют наших моряков на свой ржавый флот. И платят, между прочим, так, как нам и не снилось — много, и в талерах. Они и раньше мировыми перевозчиками были, а теперь, как вышли из-под нашей отеческой руки, так вообще… Так что не вижу я основания для пессимизма, Юрик. Бабы как давали, так и будут давать, а если ты ещё зарабатывать станешь, как белый человек, они тебе вдвое охотнее давать будут.

Сергей снова усмехнулся, но уже с кислинкой. Он не то чтобы усматривал прямую зависимость между женской благосклонностью и толщиной кошелька, однако замечал, что его благоверная становилась заметно ласковее, когда он, приходя с рейса, выкладывал на стол пачку денег — бытие определяет сознание, и не только сознание, но и поведение.

— К этому всё и шло, — продолжал между тем Лыков, возвращаясь от фривольной темы к теме политической (вероятно, ещё недостаточно выпил). — Система окостенела, как хитиновый панцирь: её не переделать, как бы там Миша Дергачёв не суетился. Её можно только сломать, а уже потом…

— А что будет потом, Юра? — спросил Киреев, отхлебнув из кружки. — Ты себе это «потом» хорошо представляешь? Вот ты, например, что делать будешь?

— Что делать? Дело своё заведу! — решительно заявил Лыков.

— Это навроде свечного заводика? На буржуинство потянуло? — иронически уточнил Оленин.

— Хозяина у нас нет на производстве, потому и ходим с голой задницей, — продолжал Юрий, проигнорировав язвительный вопрос. — А вот когда этот хозяин будет…

— Слушай, Юр, а с чего ты взял, что хозяином будешь именно ты, а не кто-то другой? — спросил Сергей, внимательно глядя на воодушевившегося приятеля. — Найдутся ведь люди и пошустрее, и в плечах поширше.

— Если хочешь есть варенье, не ловили хлебалом мух, — отрезал тот. — Весь мир так живёт, и нам не хрен выёживаться и изобретать велосипед. Зарабатывай деньги, а остальное приложится. Скажешь нет? Тогда слушай дальше сказки Шахерезады про светлое будущее, а с меня хватит.