Сергей Шкенёв - Параллельные прямые

Батюшка в раздумье погладил седую бороду и прищурился.

— А если я Ленина обвиню?

— Владимира Ильича нельзя трогать. Как и меня. Должно же быть в стране что-то светлое, мудрое и непогрешимое.

Чего он на меня посматривает? Ждет бурных и продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию? Фигу тебе, дорогой Иосиф Виссарионович.

— От меня какая помощь требуется?

— Понимаете, товарищ Архангельский, у нас имеется мнение назначить Акифьева Алексея Львовича Патриархом Московским и Всея Руси. А он отказывается.

— Их не назначают. Избирать нужно, — в рукаве отца Алексия предупреждающе звякнула цепочка боевого кадила.

— Так за чем дело стало? Вот после Нового Года соберём 17 съезд, внесём в повестку дня, обсудим, и единогласно изберём. А воздержавшимся — епитимью в Соловецком монастыре. Такой Вселенский Собор Вас устроит?

— Нет. Знаю я ваших коммунистических делегатов. Из них только Синедрион получится. Нужно собирать митрополитов и архиепископов. Только они за меня не проголосуют. Я кто? Никому не известный провинциальный священник.

— Проголосуют, — пообещал Сталин, разглаживая усы. — Отдадим приказ, а присягу ещё никто не отменял. А в случае чего, и партбилета могут лишиться.

— Ну, предположим, — согласился отец Алексий, — стану я патриархом. А церкви закрыты.

— Откроем. Иконы из музеев назад отдадим.

— Заняты другими учреждениями.

— Вернём.

— Разрушены.

— Построите новые. С рабочей силой помогу. Денег не дам.

— А монастыри?

— Только для инвалидов войны.

— А тебе не жирно будет, батюшка?

— Прокляну, не жмоться.

— Как ты с товарищем Сталиным разговариваешь?

— Троцкий тебе товарищ. Как ещё с тобой разговаривать?

— В Магадан захотел?

— А по сопатке?

Я скромно и молча сидел в сторонке, искренне наслаждаясь изысканным безобразием зашедших в тупик переговоров. Высокие договаривающиеся стороны краснели от праведного гнева, бледнели от искреннего негодования, и никак не желали приходить к компромиссному решению. Мысленно аплодирую отцу Алексию. Вот что значит — отбоялся человек на всю последующую жизнь.

Вот только зачем Кобе это нужно? Желание отмолить прошлые грехи и обеспечить заранее достойную загробную жизнь? Отметаем этот вариант за полной его фантастичностью. Не верит он во всё это. Даже в существование архангелов не поверит, пока выгодно не станет. Значит задумал какой-то гешефт. Ладно, послушаем ещё, кажется оппоненты возобновили конструктивный диалог. Первым не выдержал Сталин.

— Извини, отче, погорячился.

— С кем не бывает. И я виноват, — сокрушённо вздохнул будущий патриарх. — Так что решим с монастырями?

— Хорошо, внесём соответствующие расходы в бюджет наркомата по военным и морским делам. А ты тогда, организуй на их базе образцовые сельскохозяйственные коммуны.

— Вот тебе коммуна, выкуси, — громадная дуля священника нацелилась на вождя. — Не наигрался ещё в колхозы? Доиграешься.

— Вот скажи мне, Лаврентий Павлович, — я почесал пальцем кончик носа, придумывая вопрос. Нет, мне ничего конкретно от него не требовалось. Но не мог я равнодушно смотреть, как боевой товарищ уже полдня сидит, уткнувшись носом в компьютер. Только толстые пальцы скачут по клавишам. Чуть было не обозвал пальцы сардельками, но те не бывают такими волосатыми.

— Что? — Берия отвлёкся от работы, и сейчас близоруко щурился на меня.

— Ты не находишь поведение Иосифа Виссарионовича слишком странным?

— Конечно, — Лаврентий достал сигарету, — как ему пришло в голову осенью в Осло морским путём отправляться?

— Я не про это. А вот…. Ну, сам видишь — пиво пьёт, в бане парится, с Чкаловым улетел.

— Ах, вот ты о чем. Ничего удивительного, как был авантюристом в молодости, таким и остался. Лётчик-налётчик. А что вино пьёт — так и монахи приемлют. Почему бы не употребить под настроение в хорошей компании? Тем более, втихаря отпраздновать победу над политическими противниками. Между прочим, не меньше тебя в радиорубке сидит, руководит процессом. Правильно делает, и руку на пульсе держит, и сам чистенький и весь из себя в белом. Завидую мастерству.

Увидев, как Берия шарит взглядом по столу, я просил ему зажигалку. Молодец, поймал. Только потом в собственный карман сунул. Вот она — извечная забывчивость людей, занятых тяжёлой и неблагодарной работой. А потом исследователи будут скрупулёзно подсчитывать тонны золота и пуды бриллиантов, прилипшие к рукам ОГПУ и НКВД при обысках.

— Хорошо, врага внутреннего он победил, зачем же тогда внешнего ищет? Чем ему Финляндия не угодила? Вполне нейтральное государство. Сидят себе в сугробах, в саунах парятся, да на лыжах катаются.

— Ты где был, Изяслав Родионович, последние…. — Лаврентий поднял глаза к потолку, подсчитывая, — тринадцать лет? Нет, погоди. Если сейчас прошлое — тридцать третий год, а у нас уже двадцать первый век давно идёт…. Ты в двадцатом веке в Россию заглядывал?

Вот змей подколодный, опричник проклятый. Опять на незажившую рану соль сыпет. Будто не знает, что нас с семнадцатого года на кабинетной работе держали, пока наши чинуши не определились — та это Россия осталась, или уже не та. Знаете, как мы на фронт рвались? Несколько раз с Гаврилой сбегали, наплевав на последствия.