Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Отошли они не далеко, Взрыв резанул по ушам.

— Да идите вы на хер! — вскрикнул вдруг Еж и рванул обратно, но получил удар кулаком в лицо и рухнул в траву.

— Тащи эту суку! Понял?! — Паша Колупаев отер руку о штаны. — Идите. Я останусь.

— Я с вами, если не возражаете! — тяжело дышавший Прокашев снял пилотку.

И оба посмотрели на командиров — на унтер-офицера царской армии и майора запаса армии советской.

Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини… Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини…

— …Лежи. Не стреляй. И по сторонам смотри! Понял? С флангов прикрывай. Сейчас я этим сволочам…

Паша не стал прицеливаться. Чего тут прицеливаться? Оппа! Первый пошел!

Десантник дернул веревочку немецкой колотушки и аккуратно бросил ее под ноги первому эсэсовцу, выскочившему из кустов.

— Видал? Обе ноги в разные стороны!

— Ага… — флегматично ответил философ, приноравливаясь к стрельбе.

Раненый фриц заорал, что есть мочи, оплескивая зеленую молодую травку датской — или какой там еще? — кровью из оторванных ног…

…Через несколько десятков метров опять заистерил Еж:

— Да не может, млять, такого быть! Я не тут! Я не тут, слышите? Не Юра это. Это не я! Млять, дома я! Сон это все! Слышите? Это все сон! Так, нах, не может быть! Я назад! Я лучше в лицо…

…- Фланги, фланги держи! Эх, пулемет бы! Фланги держи, самка собаки!

— Чем держать! У меня еще обойма и аллес капут!

— А мне похер! Зубами держи! Я больше в плен не пойду, учти!

— Сам учти! Я тоже не пойду! На, фриц, гостинец!

— Уй, мляааа…

— Что???

— В плечо, суки…

— Держись, философ, держись! Недолго уже…

— Иди, скотина, иди, неси эту сволочь! Терпи, Ежина ты кучерявая, мне, думаешь, легко, — орал Леонидыч на ревущего в голос Андрюху Ежова. — Из-за этой млядины мы Юрку потеряли! Тащи эту суку, тащи, я сказал!

— Эй, Хомяк! Жив?

— Жив, а ты?

— Глупый вопрос, не считаешь?

— Ага… У меня патроны кончились.

— У меня тоже.

— Гранаты, Паш, есть?

— Кончились. Увлекся. А курить есть, Лех?

— Нету. Не курю я так-то. Мама ругается. Хотя сейчас бы я покурил… О! Патрончик есть. Один.

— Один на двоих.

— Ага…

— Ну и че?

— Че, че… Плечо!

— Че плечо?

— Болит…

— Отпусти ты меня, Леонидыч, сил моих больше нет. Назад… К пацанам, отпусти, а? Не могу я так больше.

— Тащи… Тащи! Тащи! — Сквозь зубы, но тащи! Вини, продернись вперед! Бабы пусть подымаются!

— Лех…

— М?

— А ты женат?

— Не… Все думали успеем… Детишек планировали…

— И чего?

— Ничего, Паш. Не успели. Дооткладывали. Война, какие дети?

— А я успел… Сынишка — Андрюшка. Стреляться кто будет? Ты или я?

— Стреляйся. Я не буду…

— И я не буду! Лучше по этим кабанам. Как на охоте, млять…

— Бегом, девки, бегом! Да хер на твою сумку положи! Уходим! Валера, волоки ты свою ногу!

— … Эй! Их бин капут!

— Унд их тоже! — заржал в ответ десантник.

Из кустов, в ответ, чего-то проорали.

— Чего говорят?

— Хрен его знает. Я бы сказал, мол, будьте любезны, положите свое оружие вон туда и медленно-медленно подойдите…

— Пойдем?

— Пойдем! Интересно, сколько мы положили?

— Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.

— Эх, покурить, бы!

— Ты ж не куришь?

— Сейчас можно…

Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели…

— Погоди, Василич… Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская! — Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки, впрочем, уже подсыхавшие.

— Куда, куда… Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.

— Не факт, Василич! Подумают разведка и…

— А в тылу эсэс гуляет! — сказал Еж.

— Мужики, а Юра-то где? И этот… философ с Пашей-десантником? — спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.

Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:

— Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное… Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!

— На передовую все-таки? — засомневался на ходу уже Леонидыч. Хотя дед ему, вроде бы и сдал, командование, но летчик понимал, что авторитет унтер-офицера гораздо выше, и потому, даже с удовольствием, следовал за ним.

— Володя, если мы сейчас в тыл рванем — то уже не выберемся отсюда. Никогда и ни за что! — проговорил дед уже на бегу, тяжело дыша.

К краю леса выскочили, когда начало темнеть. Передовая успокоилась — наши уже не долбили по высотке и фашисты тоже сидели тихо. То ли ужинали по режиму дня, то ли просто не решались дразнить наших лишними передвижениями.

— Лежим, не шумим и внимательно слушаем!

— Есть, — отозвался политрук, тащивший немца последние пятнадцать минут. — Лежим и слушаем…

— Тихо-то как… — после паузы сказал Еж.

— Еж! Ты чего? Какая тишина? — спросила Маринка. — Пулеметы, вон долбят вовсю…

— Это тишина, Марин… Лех! Вини!

— М? — подал тот голос.

— А ты чего гитару с собой не захватил?

— Епметь… Вот еще гитары мне сейчас не хватает, — погладил Вини винтовку.

— Жалко… Спел бы. Вон звезды уже, видишь?

— Еж, ты пьян, что ли? Какая гитара, какие звезды?

— Песню хочется… Лех, спой, а?

— Еж! — после паузы сказал Вини. — Иди-ка ты на х… на хутор. Бабочек ловить.

— Заткнитесь оба, а? — подал голос политрук., но дед перебил его:

— А стихи знаешь?

— Не… Только песни… Я блюзы пою.

— Чаво?

— Ну, блюз это такая песня… Когда все плохо, на душе кошки скребут и поговорить не с кем.

Дед почесал бороду:

— Молитва, что ли?

— А? — не понял Вини.

— Когда плохо в теле — лечатся, когда на душе молятся. А поют — когда весело. Али нет?

— Хм… А вот так, если: