Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Дед помолчал. А потом сказал:

— Так молитва и есть… Стихи хорошие. Сердцем писал…

— Это не я, — ответил Вини, — Друг у меня написал. Тошка Сизов. Я не умею так…

В ответ засмеялся Леонидыч:

— Ну, надо же! Лежим тут… В сорок втором, на небо смотрим, пулеметы… Кто бы знать мог… Лешка Винокуров стихи читает! Обалдеть!

— Я аптечку потеряла… — вдруг грустно сказала Рита.

— Ну, блин! — ругнулся Еж — А вдруг у меня живот схватит?

— Немцам тебя отдадим тогда… В качестве биологического оружия.

— Да иди ты, товарищ младший политрук…

— Чтоооо?

— Ой, это не ты, что ли, Долгих сказал?

Леонидыч засмеялся, а потом спросил доктора:

— Валер, а ты куда смотрел?

Тот виновато развел руками, мол, не доследил… Некогда было.

— Кончайте базлать! Разорались на весь лес. Таругин!

— Я, товарищ командир…

— Вытащи этому…

— Метису! — встрял Еж.

— Чего?

— Ну метис… Как у Майн Рида — ни то ни се. Русский датчанин на службе Германии. Смешно же!

— Все бы тебе ржать только… — Танкист вытащи кляп, спросить хочу.

Таругин вытащил пилотку вместе с выбитым, вернее вбитым в рот Шальберга зубом.

Фон немедленно закашлял кровью.

— Не перхай, не перхай… — примирительно сказал дед. — Чего-то перхаешь-то?

— Что? — выговорил с трудом фон Шальберг. — Я вас не понимать…

— Не кашляй, говорю, на весь лес, а то остатки зубов в горло вобью.

— Я помогу!

— Ежина, ты когда молчать научишь свой рот, а?

— У нас демократия или чего?

И тут же получил кулаком под нос от Леонидыча.

Дед на Ежа не обратил ни какого внимания, впрочем, как обычно:

— Константин Федорович?

— Ich fertee niht!

— Ишь чего… Не понимает он…

— Кирьян Василич! Дай-ка я попробую, — неожиданно подал голос Таругин.

— Давай!

— Слышь ты… Костя фон Шальбург…

— Ich fertee niht!

— Да мне это… Девочки, ушки! Малоебучий фактор — ферштеешь ты или нет. Сейчас мы тебя тащить будем. Через нейтралку, понял? А при любой попытке малейшего сопротивления тебя будем мало-мало резать. С ушей начнем, яйцами продолжим. Не смертельно, но очень болезненно и… И безперспективно для будущего? Усек?

Русский датчанин кивнул.

— Понимает, надо же… Где твои бойцы сейчас породистые? Почему своего геройского командира не спасают?

— Не есть кому, геррр… Все есть на передофая…

— Не фига ты не русский, — Таругин поморщился. — Дать бы тебе сапожищем в еблище…

— Олег… Успокойся. Все-таки дамы тут!

— Товарищ майор, дамы то того… Дремлют!

— Буди тогда! Этому снова кляп. И ноги ему развяжите.

Таругин достал немецкий штык-нож и, глядя в глаза фон Шальбургу, перерезал ему веревки на ногах.

— Смотри, фон, вредить будешь — яйца отрежу и в сторону Германии им выстрелю, тварь. Ферштеен?

Тот попытался что-то сказать, но тут же получил пилоткой в рот. Старую — всю в крови и слюнях — Таругин побрезговал брать. Снял свою. И распорол звездочкой датчанину щеку. Не до уха, конечно. Но рот у эсэсовца чуть увеличился. Тот замычал в ответ от боли. Олег-танкист улыбнулся и похлопал штурмбанфюрера по здоровой щеке.

— Олег! Вытащи у него пилотку изо рта! Задохнется ведь! Нос-то сломан, похоже, — сказал доктор.

— Да хрен с ним… — ругнулся танкист, но пилотку все-таки вытащил и похлопал датчанина по плечу — Жив, скотина? Дышать можешь?

Тот снова молча кивнул в ответ.

— Погодите, мы же идиоты! — вдруг вскрикнул Еж, — Документы! Может это и не Шальбург?

— Шальбург не Шальбург… — буркнул дед. — Какая в задницу разница. Фюрер и есть фюрер. Хоть штурм, хоть бан. Главное офицер ихний.

Таругин охлопал фашиста по карманам:

— Ага… Есть!

Он достал из нагрудного кармана фрица книжицу размером с ладонь и в несколько страниц толщиной:

— Так… Кристиан фон Шальбург… — продрался он по слогам сквозь тевтонские буквы. — Год рождения тысяча девятьсот шестой… Карточка только не очень похожа. Он вон какой тут в документике… Породистый!

— А кто ему физиономию разрисовал? — хихикнул Вини. — Ты еще разик ему прикладом засвети — вообще на Геринга похож будет.

— Эй, ду ист фон Шальбург?

Датчанин помолчал, зло глядя в глаза Таругину, а потом опять кивнул.

— Отлично… — обрадовался, играя желваками Еж. — Юра хоть не зря погиб… Тварь немецкая.

Фон Шальбург внезапно вскинул голову:

— Я русский! И русским умру!

— Хы… Русский… Фон Шальбург… Хы… А я тогда папа римский! — немедленно ответил Ежина.

— Да, я русский! — Обернулся к нему штурмбанфюрер.

Дед Кирьян подошел к нему молча, взял за подбородок повернул к себе, посмотрел долгим прищуром…

И плюнул ему лицо. А потом сказал всем, не отводя взгляда:

— Пора! Стемнело уже.

Шальбург чуть побелел от волчьих глаз унтер-офицера, но в ответ лишь промолчал.

— На коленочках, задницу прижимаем к земельке и вперед! Фрица берегите! — сказал дед. И прибавил очень тихо, перекрестившись: — И себя…

И они поползли по изрытому воронками полю…

— Петер!

— Чего?

— Смотри, кто-то ползет.

Второй часовой осторожно высунулся над избитым бруствером. Луна хотя и шла на убыль, но освещала нейтралку хорошо.

— Пейзаж как в аду. Ни одного ровного места. Где и кто ползет?

— Вон смотри! — первый показал куда-то вдаль.

Из воронки в воронку и впрямь перебегали несколько фигур.

— Раз, два, три… — стал считать второй. — …девять, десять… Словно блохи.

— Кого-то вроде тащат.

— Раненый? Или язык?

— Не поймешь на таком расстоянии.

— Слышишь, Йорген! Дай-ка по ним очередь. Русская разведка, наверное. В их сторону ползут.

— Не дам. У меня патронов мало. Две ленты всего. И стволов сменных пара. Если очень хочешь можешь из карабина пострелять.

— Ты короткую, ну, Йорген!

— Отстань, Петер! Звони лучше обершарфюреру. Может, дадут пару залпов минометами.

— Как скажешь…

— Петер, я вот тебя еще с Копенгагена помню, ты, как был идиотом, так им и остался…

— Да ладно тебе! Герр обершарфюрер? Западный пост. Тут, кажется русские ползут. Нет не сюда. Мимо. К своим позициям. Координаты…

…Больше всего деду хотелось пристрелить сначала упрямого эсэсовца, за то, что тот старательно падал на каждой выбоинке, а потом чертов месяц, который нагло улыбался в половину лунной хари. Однако пока обходилось. Пыхтели, но все-таки волокли оберштурмбанфюрера. По-армейски подполковник, между прочим. Жирная птичка.

Да и на высотке, несмотря на предательство безоблачного неба, немцы сидели тихо. Не замечали, видимо. Тьфу, тьфу! Никогда не бывший суеверным, но верующим, дед все-таки поплевал за левое плечо. Когда втроем — он, Рита и Марина — нырнули в очередную воронку поглубже.