Александр Тюрин - Ядерное лето 39-го (сборник)

– Чао, я погнал! – еле пробился Вадим к выходу.

– Куда?! еду забыл!

Рыча, Вадим цапнул сумку с «тормозком» и вырвался из квартиры, но, постояв на площадке, пошел не вниз, а вверх. Этажом выше он позвонил в чужую дверь и встал, сделав гримасу, приличествующую безжалостному и сильному стражу порядка, опустив козырек кепи до носа.

– Кто там? – опасливо спросили из-за двери.

– Гражданка Пилишина здесь проживает? – пробасил Вадим измененным голосом. – Откройте, милиция.

– Вадь, это ты?.. – в проем высунулась Иришка, утконосая девушка с мелкими глазками, на тонких ножках, щуплая, чернявая и прилизанная.

– А ты как узнала? – задрав козырек, обиженно спросил Вадим.

– По ушам. Таких ни у кого нет, – мило съязвила Иришка. – Почему в форме?

– Вот, – Вадим встал пофотогеничней, чтоб все было видно и смотрелось выгодно: и комбез, и дубина, и берцы. – Я теперь служу в охране. Военно-промышленный объект. Спецавтобусом до КПП, система пропусков, потом в бункер, – он понизил голос, – под землю. Сдал отпечатки пальцев и крови пятьдесят кубиков.

– Кровь… а зачем? – заинтригованная Иришка на шаг выступила к нему, пряча свои бледные и неощипанные курьи ножки под полами халатика.

– Чтоб опознать останки в случае чего, по белкам. Про взрыв на площади слыхала? Там все подбирают, будут экспертизу делать – чьи клочки. И у нас на работе…

– Что, в бункере опасно? – тихо спросила Иришка.

– Извини, подписка о неразглашении, – Вадим повыше вздернул голову и выпятил кадык.

– От радиации трусы свинцовые – надел? – спросила соседка совсем уже шепотом и прыснула тонким смешком.

– Иди ты, – расстроился Вадим, увядая; картинная поза его сошла на нет.

– По белкам… – безжалостно хихикала Иришка. – Тебя по желткам опознают!

– Заболтался я, автобус ждет, – Вадим сумел вновь посуроветь. – Бай-бай, пошел служить Отечеству. Жив буду – зайду.

– Вадя! Ты это… – нахмурилась Иришка, перегнувшись через перила вслед убегавшему, – сперва дезактивируйся! Вам молоко за вредность выдают?

– Оно тебе нужней! – заорал Вадим снизу, издалека. – Выпей литр, заешь крапивой!!

С лязгом тройного замка растворилась железная дверь по следу Вадика, и дряхлая седая голова в очках пронзительно заскрипела, брызгая слюной с синюшных губ:

– Не кричите! Здесь пожилые люди спят!

– В семь вечера спят только на кладбище!! – зычно отбрехнувшись, Вадим вылетел из подъезда, грохнув дверью на прощание.

В автобусе – конечно, в заурядном рейсовом ЛиАЗе – «скотовозе», завывающем и трясущемся всеми сочленениями, – Вадим держался молодцом, на уровне военного курсанта. Садиться не стал, поскольку с дубиной сидеть неудобно. Всех рассматривал свысока и искоса, ожидая, не бросит ли кто вызывающий взгляд. Он был уверен, что все смотрят на него – и точно, кое-кто, кроме кондуктора, обратил на него внимание. Опять девчонки шептались, фыркая и – никаких сомнений! – насмешливо стреляя в его сторону глазами.

На одном из поворотов Вадиму открылась пригородная равнина – над проблеском речной излучины четко чернел сквозной решетчатый пролет железнодорожного моста, а за рекой, над затуманенным полем, играло красными сполохами неясное далекое зарево.

Автобус выгрузил его под путепроводом и, пьяно кренясь, ушел дальше по маршруту. Перед Вадимом простиралась улица с подслеповатыми огнями редких фонарей, скупо освещавших старые трехэтажки с большими мутными окнами. Пешеходов почти не было, машин – и того меньше. Слева в замусоренном скверике, рядом с высохшей чашей фонтана, стоял на тумбе неизвестный цементный мужчина в кителе, коренастый и бравый, покрытый облупившейся бронзовкой. Проверив по табличке, что это 3-я Промышленная ул., Вадим побрел, потерянно поглядывая по сторонам. Наконец навстречу ему попалась толстая женщина, охотно и длинно объяснившая здешнюю географию:

– Бэ-эм-зэ? да вы прямо туда идете. Не ошибетесь, там тупик. У ворот пушка стоит. А вправо – медсанчасть, за ней речка-вонючка и железная дорога. Не сворачивайте, БМЗ слева, по пушке увидите. А там никого нет, кого вам надо? Кого ищете, фамилия какая? я всех знаю, я там нормировщицей…

– Я в охране, сторож, – забормотал Вадим, спеша удалиться от слишком любопытной дамы.

– Да-да! Вы следите! – закричала женщина вдогонку. – Оттуда цветмет тащат, станки разбирают! Ворюги проклятые! Нет хозяев, все разграбят!

– Я… – чтоб слова долетели, Вадим взял слишком высокую ноту и сбился на фальцет; пришлось прокашляться. – Я проконтролирую! надежно!

Постояв немного в безмолвии, толстая дама резко развернулась и, сердито ворча, затопала своим путем.

Завод начался по левую руку тянувшимся до конца улицы глухим высоченным бетонным забором со спиралями ржавой «колючки» поверху. У заглохшей проходной царило мертвое безлюдье и высились траурно-синие ели, как вдоль могил у Кремлевской стены. Рядом с эмалированной табличкой «ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК», висела здоровенная доска из ноздреватого чугунного литья – «ЗДЕСЬ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ СОЗДАВАЛОСЬ ОРУЖИЕ ДЛЯ ФРОНТА. СЛАВА ТРУЖЕНИКАМ ТЫЛА!» Каменная мозаика на стене проходной изображала мужика в фартуке, дающего меч солдату в каске и плащ-палатке; над ними как бы развевались слова «МИР ОТСТОЯЛИ – МИР СОХРАНИМ». Местное пацанье разрисовало ворота по-своему – корявыми названиями поп-групп, которые пересекал поперек размашистый ярко-красный комментарий – «РЭП ЭТО КАЛ. ГОПЫ – ОТСТОЙ».

Кто-то тут явно поживился – на арочной решетчатой дуге над въездом остался лишь крайний правый алюминиевый щит с выпуклой надписью вроде чеканки – «…имени С.М.Кирова».

Вадим рефлекторно подергал дверь проходной, потом заглянул в окно – его силуэт прорисовался черным по синему, а раздраженный голос, чередующийся со стуком по стеклу, быстро глохнул в застоявшейся мгле нежилого помещения:

– Эй! есть тут кто? э, открывайте!

Обиженный полнейшим невниманием к своей персоне, он перешел к воротам и, уже замахнувшись, передумал бить по железу рукой – отступив, достал дубинку и ударил ею по створке. Металл загудел подобно колоколу – вибрирующий звук окутал Вадима и, повторяясь слабеющим эхом, покатился по 3-й Промышленной. Замерев, Вадим осмотрел дубинку, вскинул голову – вот это гонг! И влепил вторично, с картинным замахом – вновь «бум-ммм-ммм-ммм» звучными толчками поплыло в воздухе.

Третьего удара не потребовалось – за воротами лязгнуло и створка, скрипя, поехала на Вадима, заставив его попятиться. Любой бы отступил, когда так наезжает железная стена. В зазор выглянул медлительный старикан с бритым дряблым лицом, как в насмешку обряженный в коробящуюся, великоватую ему серую форму в черных и белесых пятнах и такое же, как у Вадима, кепи.