Валерио Эванджелисти - Предзнаменование

— Я читал о нем в ваших донесениях. Но какую невиданную власть передал этот Ульрих своему ученику? Судя по вашим отчетам, Нотрдам — личность весьма посредственная. Он склонен к самолюбованию, он раб видимости.

— На первый взгляд это так. Но помните, что говорит Блаженный Августин об измерении времени? «Мы измеряем время, но не раньше, чем оно настанет, пока не пройдет, и не то, что не имеет протяженности, в общем, не то время, которое определено границами. Значит, мы не можем измерить ни прошлое, ни настоящее, ни будущее, ни то, что проходит. Однако время мы измеряем». Знаете ответ?

— Да. Согласно Августину, время измеряет душа, ибо в ней содержится память о прошлом.

— Именно! «Как можно сократить или уничтожить будущее, которого еще нет, как можно растянуть прошлое, которого уже нет, где, если не в мозгу, где время разворачивается, могут сосуществовать все три формы?» И эти три формы — прошлое, настоящее и будущее — сосуществуют благодаря тому, что есть некто, еще до начала времен давший им первотолчок. Бог! В начале был Бог!

Фернандо Ниньо выглядел очень заинтересованным и смущенным.

— Прошу вас, вернемся к Нотрдаму. Каковы же его дарования?

Молинас намеренно выдержал драматическую паузу. Потом сказал, чеканя каждое слово:

— Дарование одно, но очень серьезное. Он обладает способностью разрушать барьеры времени для себя и для других. Он умеет входить туда, где время не имеет измерения, где прошлое, настоящее и будущее существуют как единое целое и их можно наблюдать все сразу. Эта сфера чужда душе и недостижима для человека, ею владеет только Бог. Она запретна, ибо в ней слова в начале теряют всякий смысл.

— Но во все эпохи существовали прорицатели или те, кого считали прорицателями.

— Да, но прорицатели — жулики, а пророки обретали свой дар лишь на мгновение, по воле Божьей. Но ничтожный человек, Нотрдам, продвинулся дальше. Ему удалось сдвинуть барьеры времени не по милости Божьей и не благодаря вмешательству демонов, а с помощью особой техники. А если это так, то технику можно передать другим. Понимаете, как велика опасность?

Вместо ответа секретарь Супремы спросил:

— У вас есть доказательства этих способностей Нотрдама?

— Кроме того, что мне сообщала его жена, умершая от чумы два года назад, мне известен только один случай, когда метод Нотрдама привел к успешным результатам. Одна юная дама в Агене, лечением которой он занимался, с удивительной точностью предсказала гибель дофина Франции. Потом оказалось, что совпали все детали.

— Это было детальное предсказание? Вот уж поистине удивительно.

— Нет, скорее аллегория, как обычно бывает в снах. Но все основные элементы того, что должно было случиться, были налицо.

Фернандо Ниньо вздохнул.

— Сеньор Молинас, ежегодно делаются сотни, если не тысячи предсказаний. Есть даже альманахи пророчеств, и они с успехом продаются. Одно точное предсказание уравновешивают мириады ошибочных или вовсе бредовых. Чтобы считать вашего Нотрдама реальной опасностью для всего христианства, мне нужны более веские доказательства.

Молинас, хоть и устал от долгого стояния на ногах, вытянулся во весь свой невеликий рост.

— Вот доказательство, которое вы требуете. Вы слышали когда-нибудь слово Абразакс?

Священник, казалось, был поражен.

— Слышал. И что дальше?

— Весь секрет Ульриха из Майнца и Мишеля де Нотрдама заключается в этом слове. И что хуже всего, результаты их практики доступны людям разного происхождения. В том числе и тем отверженным евреям, которых вы… то есть Великий инквизитор Манрике или Супрема… сжигаете повсюду.

— Отчего вы так злы на Нотрдама, а не на его наставника?

— Оттого что Ульрих из Майнца находится в Азии и потому практически недостижим. Но я уверен, что рано или поздно он станет искать контактов с любимым учеником. Это делает Нотрдама ключевой фигурой.

— Отдельно взятый человек не может поставить церковь под угрозу.

— Но целая религия может. Ульрих положил начало собственной секте, секте иллюминатов. Она называет себя церковью и повсюду имеет ответвления. Однако только Нотрдам имел у себя на хранении «Arbor Mirabilis», священный текст еретиков. Только он знает шифр и умеет им пользоваться. Теперь вам ясен смысл моей миссии?

Фернандо Ниньо, на этот раз живо заинтересованный, откинулся на спинку стула и положил руки на крышку стола.

— Сеньор Молинас, я жду, чтобы вы мне разъяснили значение слова «Абразакс» и рассказали что-нибудь еще об иллюминатах. Если вы убедите меня в существовании серьезной опасности, я снова поддержу вашу миссию и постараюсь найти необходимые средства. По крайней мере, пока не закончится период междувластия и новый Великий инквизитор не сменит теперешнего. Если же вы меня не убедите, вам придется смириться с отзывом или с чем-нибудь похуже. А теперь говорите, я вас слушаю.

Молинас кивнул и глубоко вздохнул.

— Все восходит к арабскому мыслителю, известному под именем Аль-Фараби. Но уже до него…

Когда наступила ночь, Молинас и Фернандо Ниньо все еще беседовали.

Открывая свою лавчонку, прилепившуюся к строению из дерева и кирпича, Мишель увидел несущуюся с большой скоростью карету, отделанную серебром, со слугой на запятках. Слуга придерживал рукой берет, чтобы его не снесло ветром. Нотрдам не придал значения увиденному. Уже год он жил в состоянии пустоты и безразличия. Чума покинула Аген, войска Карла V оставили неприступный Прованс, разграбив все, что можно было разграбить. Ему было все равно. Каждый раз, входя в дом, он чувствовал, как остро не хватает ему жены и детей.

Поначалу он решил уехать в Орваль, в отдаленное аббатство, ставшее почти легендарным убежищем страждущих душ. Потом оставил эту идею, так как, с позиций разума и существующих приличий, ему не в чем было себя винить. Разве можно считать виной суровое обращение с женой, которую подкупили, чтобы она за ним шпионила, и которая отличалась непокорностью во всем, включая самые щекотливые аспекты жизни? И общественное мнение, и собственный рассудок говорили «нет». Он был скорее жертва, чем преступник. Удалиться в известный монастырь для покаяния означало бы признать себя виновным в преступлении, которого не совершал. Кроме того, в Орвале он должен будет прекратить свои исследования и заняться вместе с монахами изготовлением знаменитого пива. Ему это было надо? Разумеется, нет.

Его грызла тоска, питавшая все мысли о побеге. Он принимался плакать, потом с бешенством вытирал слезы, безуспешно пытаясь вновь обрести былое бесстрастие. Дом казался ему пугающе пустым и враждебным. Работа тоже приносила страдание. Он почти полностью оставил ремесло медика, да и в аптеке продавал одну только косметику для пустых, скучающих дам. Как не похожи они были на Магдалену, такую умную, яркую, живую…