Валерио Эванджелисти - Предзнаменование

— Заходите, дайте взглянуть.

В отличие от других, аптека Бандона не имела прилавка, вынесенного на улицу. Помещение представляло собой просторную, хорошо освещенную комнату со столом и несколькими стульями посередине и шкафами со склянками и баночками у стен. Был еще и письменный стол с журналом, куда старший сын Бандона регулярно записывал счета.

— Кладите вот сюда, — указал Мишель на центральный стол. — Только смотрите не запачкайте.

— Нет, эта штука не пачкается. Хотя, поглядев на нее, можно подумать…

Крестьянин начал разворачивать сверток. Когда стало видно, что там внутри, Мишель отпрянул.

— Вы что, с ума сошли? Это же собачье дерьмо!

— Нет, посмотрите хорошенько. Я уже видел эту штуку у рыбаков, они ее выловили в океане в конце декабря. Они считали, что она очень ценная. Поэтому я и подумал, может, господин Бандой заинтересуется.

Мишель наклонился над свертком. Предмет отливал серым и действительно походил на собачий помет, только отличался ровной, округлой формой. И вместо неприятного запаха от него исходил тонкий, нежный аромат.

— Чем ты занят, Нотрдам, изучаешь какашки детей этого мужика?

Мишель поднял глаза. В дверях стоял Жан Трейе, богатый и знаменитый сорокалетний адвокат, в салоне которого он с недавних пор был принят. С ним был Жан Таррага, начинающий врач из очень богатой семьи, который вполне мог рассчитывать на солидную клиентуру. Оба хохотали.

Мишель тоже рассмеялся.

— И мне сначала показалось, что это дерьмо, но это совсем не то. По крайней мере, оно произведено не человеком и не собакой, а, по всей видимости, каким-то морским зверем.

Вновь пришедшие подошли поближе. Таррага потрогал серую массу пальцем, потом отщипнул кусочек.

— По меньшей мере унции три, — сказал он, взвесив кусок на ладони. — Если это то, о чем я думаю, такие куски попадаются очень редко.

Он вопросительно взглянул на Трейе. Тот кивнул.

— Нет сомнений: это серая амбра. Китовый помет. Никогда не видел ее в таком количестве, да еще и не в сезон. Обычно ее находят на берегу после зимнего солнцестояния, в декабре.

— Если это серая амбра, это не помет, — уточнил Таррага. — Это сперма самца.

— Может, и так. — Жан Трейе посмотрел на Мишеля. — Ты уже заключил сделку?

— Нет еще. Я не знал, что это такое.

— Вот и хорошо, значит, мы пришли вовремя. — Он повернулся к крестьянину. — Послушайте, приятель. Вы пытались продать нашему другу китовое дерьмо или сперму, что еще того хуже, и заслуживаете хорошей дубины. Но ваше благочестие очевидно, и тяготы долгого пути должны окупиться. Сейчас доктор Нотрдам даст вам четыре tornesi [33] Торнези итальянская мелкая монета, 2 торнези равны 1 грану, 100 гран — 1 дукату. (Прим. ред.) и вы вернетесь к своим полям.

— Но рыбаки говорят, что это очень ценная вещь! — запротестовал крестьянин.

— Ценная? И какую, по-вашему, ценность имеют два куска дерьма? Ладно, пять, и не будем больше спорить. А сегодня вечером можете над нами вдоволь посмеяться… Нотрдам, заплатите. И считайте, что подали на бедность…

Мишель раскрыл кошелек, пристегнутый к поясу, отсчитал пять монет и одну за другой бросил их в раскрытую ладонь крестьянина. Тот быстро поклонился и заторопился к выходу, словно боясь, что господа передумают. В дверях он чуть не сшиб с ног входящего в аптеку элегантного молодого человека.

— Шарль, ты явился как раз в нужный момент! — воскликнул Жан Трейе, умирая со смеху. — Мишель только что купил три или четыре унции серой амбры за пять монет!

Новый посетитель побледнел и разинул рот:

— Да она стоит, по самым скромным подсчетам, раз в сто больше!

Он подошел к столу и взял кусочек амбры.

— Она чистейшая, а главное — не порчена лисой!

— Лисой? — спросил Мишель.

— Ну да. Это вещество неудержимо притягивает к себе лис. Они чуют амбру издалека и сразу норовят сожрать. Но переварить не могут, и она так и выходит нетронутой, разве что чуть потемнев. Амбра, прошедшая через лисий кишечник, стоит гораздо дешевле. Но эта, насколько я вижу, совершенно чиста и потянет на приличную сумму.

Жан Трейе с иронией покосился на Нотрдама.

— Итак, Мишель, мы устроили тебе выгодную сделку. Авторитет в лице Шарля Сенинюса это подтверждает. Ты купил какашку, которую выкакали всего один раз. Ты богатый человек. Труды многих наших философов представляют собой ту же субстанцию, но столько не стоят.

— Фокус в том, что они выкаканы неоднократно, — с комической важностью заявил Сенинюс.

— Но это же не какашка, это засохшая сперма! — запротестовал Таррага.

— Благородства субстанции это не меняет.

Развеселившись, Мишель вытянул руки вперед.

— Кто разбогател, так это Леонар Бандой. Мне причитаются только пять монет задатка.

Сенинюс доверительно тронул его за плечо.

— Не делай глупостей, Мишель. Амбру купил ты. Имел место частный торг, и ты имеешь на нее права. Верно, Жан?

Трейе важно кивнул.

— У Модестина и Ульпиана сказано ясно: купивший дерьмо должен хранить его при себе. Даже если это дерьмо кита.

Таррага присоединился к друзьям:

— То же самое и сухая сперма. Это сказано не напрямую, а так, между строк.

Окончательно развеселившись, Мишель увязал сверток.

— Послушать вас, так словно заговорил мой старый друг Рабле. Ладно, я забираю себе эту штуку. Надеюсь, она принесет мне то самое богатство, что вы мне наобещали. Как же мне вас отблагодарить?

— Да очень просто, — любезно ответил Жан Трейе. — Ты ведешь замкнутую монашескую жизнь, исключение составляют редкие визиты к нашим дамам. Теперь, когда мы сделали тебя богачом, ты должен пригласить нас в таверну. И уж как минимум часть своего заработка потратить на то, чтобы угостить нас вином. А то еще найдешь какую-нибудь добродетельную синьорину, которая вьпрясет из тебя все остальное на занятия, весьма полезные для здоровья.

Запирая сверток в ящик, Мишель покачал головой.

— Этим я занимался в студенчестве. Теперь мне тридцать шесть, и я не могу позволить себе мотовство. Надо заботиться о собственной чести.

— Ты что же, думаешь, у нас нет чести? — Уже не на шутку раздосадованный, Жан Трейе обернулся к приятелям. — Он рассуждает, как какой-нибудь евреишка, что похоронил себя в лавке в гетто, пересчитывая золото, нажитое ростовщичеством. Кончится тем, что придется держать его подальше от наших домов и наших жен. Известно, что у иудеев чувственная аура.

Мишель вздрогнул. Ни Трейе, ни остальные ничего не знали о его происхождении. Неужели поведение действительно его выдает? Очевидно, да. Но еще есть время выправить положение.

— Дай мне закончить, Жан, — сказал он с вымученной улыбкой. — Ясно, что мои серьезные намерения должны отступить перед подарком, который ты мне сегодня преподнес. Ты сделал меня обладателем драгоценного свертка с китовым дерьмом. Сегодня же вечером отправимся в таверну отпраздновать это событие и выпить в преддверии богатства, которое должно дождем на меня посыпаться.