Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)

- Я постараюсь сделать все, что возможно, в интересах антитеррористического сотрудничества наших стран, - произнес Фридрих, - но не могу давать никаких гарантий.

Старый дипломат, конечно, понял, что это означает "нет".

- Ну что ж, господин полковник, - сказал он, поднимаясь, - я не считаю тему закрытой. Наше предложение остается в силе... по крайней мере, до тех пор, пока Зайн еще не в наших руках. Если передумаете - позвоните по этому телефону, - он оставил на белой скатерти синюю карточку. - А сейчас вам, если хотите, принесут меню. Я же, с вашего позволения, вас покину... впрочем, не думаю, что вас очень огорчает перспектива обедать в одиночестве.

Фридрих подумал, хочется ли ему здесь обедать вообще, и пришел к выводу, что нет. Мысль, что в пищу могли что-нибудь подмешать, была, конечно, глупой. И возможно даже, что Гуревич не лгал относительно отсутствия - или бездействия - записывающей аппаратуры. Но все равно, оставшись в кабинетике один, Власов почувствовал себя чем-то вроде подопытной мыши в клетке. И, главное, здесь он был отрезан от связи, что ему очень не нравилось. Поэтому он поднялся из-за стола, надел куртку и, дождавшись серьезного молодого человека с меню в кожаной папке, отрицательно покачал головой. Молодой человек не выказал удивления и проводил его на выход.

Предчувствие не обмануло Фридриха. Целленхёрер подал голос почти сразу, как только он шагнул за порог.

- Наконец-то, - констатировал Никонов, когда Фридрих нажал кнопку приема. - У меня две новости, - продолжил он после обычного ритуала со встречным звонком (Власов к этому времени уже забрался в машину). - И обе плохие.

- Начните с более важной, - предложил Фридрих спокойным тоном. - О том, что меня пасут, я уже знаю.

- Не уверен, что вы знаете подробности, - возразила трубка. - Не следовало подключать к этому делу военную разведку.

Голова Власова была еще настолько забита Израилем, что он в первый миг подумал, будто речь идет об АМАНе. Но тут же сообразил, что Никонов имеет в виду российских коллег и конкурентов ДГБ.

- Я с ними не общался, - сказал он вслух. - По-вашему, я привлек их внимание?

- Вы знаете, кто такая Марта Шварценеггер?

- Вы хотите сказать, что она - их осведомитель? ("Если это так, мою интуицию пора списывать в утиль", - мрачно констатировал Фридрих про себя).

- Она? Нет, конечно. Она просто наивная дурочка, которой однокурсники запудрили мозги вздорными идеями. Но у девочки очень непростой папа.

Ага. Что-то в этом роде Фридрих и предполагал. В отличие от ДГБ, ставшего в последние десятилетия исключительно славянским, в русской армии служило немало фольков - что, кстати, полностью отвечало давним российским традициям. В том числе и в Главном Разведуправлении.

- По моим сведениям, они в ссоре, - заметил Власов вслух. - Непримиримые политические разногласия. Да и вообще, едва ли херр Шварценеггер позволяет себе смешивать семейные и профессиональные отношения. По его лицу этого не скажешь, но мне представляется, что на самом деле он нежно любит свою дочь. И страдает от того, что не может найти с ней общий язык.

- Конечно, - легко согласился Никонов. - Но генерал - очень недоверчивый человек. И в последнее время его недоверчивость только выросла. Поэтому, когда осведомители в демдвижении докладывают, что дочь Шварценеггера начала собственное расследование по делу Вебера, он начинает делать всякие выводы. Разные выводы. Может быть, он и не думает, что к делу уже подключился ее папа. Может, он просто не хочет, чтобы это произошло в будущем. И он знает, что вы имеете отношение к делу. Вчера догадывался, а сегодня уже знает.

То есть Бобков подозревает, что РСХА хочет столкнуть лбами ДГБ и ГРУ, дабы обделать под шумок какие-то свои темные дела. Во всяком случае, темные для Бобкова и его группировки. И вчерашнее поведение Марты в "Калачах" лишь усилило его подозрение. Впрочем, и без этой встречи ему нетрудно было догадаться, откуда у Марты фотография Вебера...

- Так интерес к моей персоне связан именно с этим? - предпочел уточнить Фридрих.

- Генерал мне не докладывает, - усмехнулся Никонов. - Возможно, это не единственная причина. Просто last, but not least, как говорят скунсы. Последняя по времени, но не по значению.

- Я хорошо знаю английский, - нетерпеливо перебил Власов. - А вторая плохая новость?

- Вторая новость состоит в том, что мы выполнили вашу просьбу и поискали информацию о встрече генерала с Вебером. Записи бюро пропусков показывают, что Вебер не посещал Департамент. Но вы ведь заверили нас, что встреча была, так что мы на этом не остановились. Идя вам навстречу, мы распросили водителя... Вы слушаете?

- Да, - автоматически ответил Фридрих и тут же понял, почему этот нетелефонный разговор ведется все-таки по телефону: нежелание встречаться с человеком, за которым следят - лишь одна из причин. И почему майор настойчиво повторяет, что действовал по просьбе Власова, и фактически требует это подтвердить. Этот разговор точно пишется. В лучшем случае - пишется самим майором, желающим подстраховаться. В худшем - Никонов действует по принуждению. Но если сейчас Фридрих примется все отрицать, бросит трубку - то это, во-первых, будет уже совершенно неубедительно. А во-вторых, он не узнает того важного, что майор собирается ему сообщить - и что с большой вероятностью все-таки не деза. Придется рискнуть.

- Так и что водитель? - произнес он.

- Сами понимаете, подобный персонал подбирается по принципу личной преданности, - продолжил Никонов, услышав желаемое. - Он не стал бы рассказывать, с кем встречался генерал, даже под гипнозом. Если только не убедить его, что санкция на откровенность дана самим генералом. Но убедить в этом человека в обычном состоянии сложно - и уж тем более убедить не говорить об этом с генералом впоследствии. Посему для такого убеждения применяются специальные препараты... вам ведь известно о таких вещах?

- Известно.

- К сожалению, на сей раз вышла осечка. У водителя оказалась редкая форма аллергии. Анафилактический шок. Мы ничего не смогли сделать.

Вот это уже были по-настоящему плохие новости. Стало быть, Никонов и те, кто за ним стоят - а теперь майор уже демонстративно говорил "мы" вместо "я - пошли ва-банк и не остановились перед убийством водителя Бобкова. И теперь пытаются замазать в это дело Управление. Это уже открытая война...

- С этого надо было начинать, - угрюмо произнес Власов. - Я же просил с самого важного.

- Вы сами завели разговор о слежке, - невозмутимо ответил Никонов.

- Он что-нибудь успел рассказать? - спросил Фридрих без особой надежды.

- Нет. Анафилактический шок развивается почти мгновенно.

Власов понял, что это правда. Они не хотели смерти водителя, и все же та не была случайной. Вероятно, Бобков прогнал через рехнер тысячи медицинских карт, подыскивая для себя человека с индивидуальной непереносимостью к применяемым в ДГБ психотропным препаратам. А может, чем черт не шутит, даже знает способ создавать такую непереносимость искусственно - Фридрих слышал краем уха о подобных опытах в Райхе...