Шломо Вульф - В обход черной кошки

Всю последующую неделю Марина возила гостей по Петрограду, показывая его музеи и его трущобы, магазин мехов Гоги Шелкадзе, где демонстрировала шубы уже другая обаятельная бедолага, штабы большевиков и нацистов, памятник черной кошке, сохранившей Россию не искалеченной.

Кошка оказалась довольно симпатичной, даже как бы лукавой. Она стелилась поперек проспекта на специально выделенном скверике посредине проезжей части, как обычная кошка, перебегающая дорогу и знающая, что это кому-то очень не нравится. Но при этом весело косила глазом на подвешенное в нерешительности над ней лошадиное копыто с казацкой подковой. Она словно подзадоривала: слабо, мол, после меня продолжить путь?..

Была оттепель. С богатых петроградских карнизов свисали и сочились чистыми каплями блестящие полупрозрачные голубоватые сосульки. Низкое солнце отражалось розовыми пятнами на тающих сугробах Летнего сада среди изящных цилиндрических подогретых, а потому совершенно прозрачных футляров, в которые были упакованы на зиму античные скульптуры.

«А помнишь, какие футляры были У НАС? — спрашивала Жанна, счастливо прижимаясь к Арону и в тысячный раз повторяя это «У НАС», — словно некрашеные деревянные гробы для бездомных…»

«Ну, — привычно защищал Арон советскую власть, — положим, о таких гробах тебе вообще посчастливилось только читать у Достоевского. Много ты видела в Ленинграде бездомных?» «Мы сами были бездомными, побирались на Валковом рынке пока не купили однокомнатную кооперативную квартиру. И никто не хотел нам сдавать комнату потому, что мы были с Бирочкой на руках. Забыл? А я все помню. Жить мы вообще начали только в Израиле… Ты забыл, как мы снимали на Биржевом халупу с печкой в нашу сторону, а топкой — в сторону незнакомых нам соседей? А те вдруг уехали на дачу, прямо среди зимы. И даже не постучали, хотя знали, что за тонкой перегородкой — живые люди… Забыл? Это и был великий советский народ — строитель коммунизма, светлого будущего всего человечества.»

«Положим, в твоем Израиле мы тоже снимали и снимали, пока не влезли в эту кабалу с акантовой, которую и наши внуки не выплатят. Погоди, а это что?

В очередной раз остановились они напротив нарядной прекрасной церкви, о которой понятия не имели. — Смотри, построено в 1743 году от Рождества Христова. Господи, и эту красоту…» «Снесли просто так твои любимые большевики. И еще десятки, если не сотни соборов в обеих столицах.»

«Арон, попытайся меня понять и простить, — князь Андрей держал руку друга в своих огромных ладонях, сидя в кресле напротив. — Ты же все время об этом думаешь, а я, как ты догадался, умею читать чужие мысли. Иногда и сам не хочу и не интересуюсь, но читаю. Итак, ты мечтаешь об Израиле в нашем измерении вместо той жалкой подмандатной Палестины, где нас так приветливо принял сэр Джефферсон и его милое семейство…»

«Вас. Вас с Мариной, а не меня. Ладно. И что же ты еще вычитал у меня в мозгу?» «Ты бы напрочь переселиться с семьей в такой Израиль из своего. Во всяком случае, ты полагаешь, что в обоих мирах евреи имеют право на свою историческую родину, так?» «Примерно так…»

«Так вот… Я рассказал о тебе вчера Президенту Соединенных Штатов России Юрию Михайловичу Соловьеву. Он ждет нас сегодня в шесть вечера у себя дома. Это тут же, в Рощино, мы к нему прогуляемся на финских санках. Сегодня это самый влиятельный человек в мире. Если ты убедишь его купить у Британской империи Палестину, он купит. А если докажешь, что России выгодно ее подарить евреям — подарит. Он может все. Господин Соловьев — человек высокого благородства и порядочности. Если он пообещает сохранить ваш разговор в тайне, то можно не сомневаться — сохранит. Мы договорились, что это будет пока сугубо частная беседа. У меня с ним давняя дружба. Пару раз он просил графа Путилова командировать меня с ним на встречи в верхах, в частности с китайцами.» «Чтобы ты угадывал тайные замыслы вероломных азиатов?» «Точно! — совсем как Марина взорвался искренним смехом Мухин. — Знаешь, сначала они никак не могли понять, откуда у нашей делегации такая проницательность, но потом стали просто все держать руки за спиной, мы долго смеялись — было-то уже поздно! Так мы присоединили к нам Маньжурию , а я получил орден Андрея Первозванного. В свете долго иронизировали — князь Андрей с Андреем на шее. Кстати, в Харбине мне поставили памятник.»

«Погоди… а сколько тебе лет, Андрей? Я с русскими этого измерения совсем теряюсь. По нашим понятиям, ты выглядишь едва ли на тридцать.» «Увы, на самом деле мне чуть за сорок. Просто у меня благополучная биография.» «А Марина?» «О, Мариночка действительно очень молода. Ей нет и двадцати. Ты шокирован?» «Отнюдь, — с удовольствием ввернул Арон полузабытое в его мире русское слово. — Вы прекрасно смотритесь, как ровесники.» «И — не врет! — снова захохотал князь, мельком взглянув на пальцы Арона. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, Арончик!..»

«У меня есть встречное предложение, милейший Арон Ефимович… — задумчиво сказал Президент, глядя на огонь в камине. — Или, простите, Арон Хаймович, если вам угодно? Так вот, я пытаюсь понять, что ВЫ ЛИЧНО забыли и в вашем Израиле и, тем более, в еврейской Палестине под дружественным русским протекторатом. Я вас внимательно выслушал. И, поскольку я в какой-то мере ученик князя, понял, что вы совершенно искренни в вашем желании дать евреям национальный очаг на их исторической родине. Вы отнюдь не первый сионист, которого я принимаю, но вы первый, кто более чем убедительно доказал мне, что это возможно. Я действительно могу убедить короля Джорджа уступить евреям Палестину. Но… гораздо труднее мне было бы убедить наших евреев ее взять . Более того, я совершенно уверен, что мне их не убедить . Вы не бывали в Гомеле? В Одессе? В фешенебельных еврейских кварталах обеих наших столиц? Мы приняли у русского царя страну с четырех миллионным еврейским населением, расселенным, как правило, внутри черты оседлости. Февраль дал евреям все права, больше прав, чем многим другим народам России, но не ломал их уклада. Напротив, мы всячески культивировали культурно-национальную автономию еврейского населения в черте его традиционного проживания. В результате, в Мало-и Белороссии существуют еврейские анклавы, а в СШР сегодня более двадцати миллионов евреев. Они дают чуть ли не пятую часть лучшей в мире продукции нашей легкой промышленности. А ведь ее невозможно регулировать на государственном уровне. Евреи живут там много лучше, чем большинство их соплеменников, переселившихся, скажем, в Петербург. Вас ведь княгиня Марина возила в гетто? Неприглядная картина, не правда ли? Но я вам не завидую, если вы именно эту публику, электорат, кстати, коммунистов, а отнюдь не сионистов, переселите в Палестину и попробуете заставите их там осваивать пустыню и осушать болота. Иное дело наши евреи из бывшей черты оседлости. Они действительно способны на многое, но какое им дело до ваших болот?.. Надо вам сказать, что в нашем искусстве, литературе, особенно в музыке и театре евреи занимают заметное место. Я, знаете ли, по специальности историк… Поэтому вы для меня — прямо подарок судьбы! Но именно поэтому я, просто как патриот России, никогда не способствовал бы исходу евреев из моей страны. История учит, что любая страна, вынудившая евреев на массовую эмиграцию, обречена на бедствие. Чему вы улыбаетесь, Арон Хаймович?»