Шломо Вульф - В обход черной кошки

За Марсовым Полем начиналась Нева. Некогда именно здесь пролегал Троицкий мост. По нему и должна была тогда мирно проследовать на Балтийский вокзал и далее — на фронт, под германские пулеметы, та роковая казачья сотня. Чтобы Ленин и его большевики осуществили провозглашенную в апреле 1917 года социалистическую революцию, сначала в России, потом во всем мире. «Чтобы никогда больше на земле не было бедных, безработных, бездомных, голодных.» Теперь вместо моста, как и вместо всех прочих мостов над Большой Невой, были очерченные ростральными колоннами и решетками балконы. Поток машин исчезал в просторном туннеле на Петербургскую сторону. Полвека назад судоходные компании построили эти туннели, а разводные мосты остались на прочих протоках великой реки-пролива. Были построены десятки новых мостов через Невку, Малую Неву, Мойку и Фонтанку, но Большая Нева стала свободной для круглосуточного судоходства.

За рекой в морозном мареве громоздились облакоподобные небоскребы гигантского делового центра, русского делового центра, предтечи парижского Дефанса.

Между этим центром из стекла и бетона на Выборгской стороне пролегал новый монументальный респектабельный Петроград с особняками и доходными домами. Он был похож на старый город, с теми же орлами, атлантами и сфинксами, но на три-четыре этажа выше. Здесь Россия демонстрировала незыблемость своего политического выбора — власти золотого рубля над всем миром хищников послабее…

«На той стороне моя гимназия,» — вдруг тихо сказала Марина. «Кто ваши родители? — осторожно спросил Мухин. — Простите, я хотел спросить, кем они были?» «Мой отец — Владлен Сикорский…»

Так вот почему ее лицо сразу показалось ему таким знакомым! Портреты лидера коммунистов неизменно тиражировали десяток лет все газеты. Он не исчезал и с экранов телевидения.

«Тот самый!..» — выдохнул князь. «Вот именно. Когда его убили… Ну, вы помните, чем это все кончилось…» «И пока он был жив, вы учились в престижной гимназии и даже в Бестужевке, а потом партия бросила дочь своего погибшего вождя, заставила зарабатывать… наготой? Это совершенно не в традициях любой партии, тем более коммунистов! Почему?»

«У меня… У меня была одна фантастическая встреча, совершенно изменившая мое мировоззрение. И я выступила на историческом диспуте в Бестужевке с антикоммунистических позиций. Меня тотчас же отлучили. Это у нас просто…» «Вы полюбили антикоммуниста?» «Полюбила? Не думаю, он старше даже моего отца. И он вовсе не антикоммунист. Очень интересный человек, но дело совершенно не в этом. Из-за него и Лейканд ушел от коммунистов. Ну, в общем, этот человек сначала Лейканду, а потом и мне такое показал и рассказал!.. Нечто невообразимо страшное. Я так и не смогла потом переосмыслить все это. И вот сейчас, с вами, пытаюсь встать на привычные позиции. И — не могу…» «Да кто же это был? И что такое кто угодно мог рассказать девочке, выросшей в доме Владлена Сикорского, которого даже фашисты называли совестью России?!»

«Он — сионист, но суть не в этом… Совсем не в этом…» «Вы — еврейка?» «По маме. Это у нас в партии прямо традиция что ли…» «Знаю. И что же? Вы теперь за создание еврейского очага в Палестине? Но сионистская утопия еще слабее коммунистической, Марина. Вы знаете, что все президенты Соединенных Штатов России всегда пресекали в зародыше эту идею. Евреям, по-моему, в России гораздо лучше, чем даже в Северо-Американских соединенных штатах. Почти вся эмиграция начала века вернулась домой. Не вина России, что евреи кучкуются в местечках и в этой ужасной Еврейской слободе Петрограда. Я совсем не юдофоб, терпеть не могу Матвеева и его ублюдков, но считаю, что сионизм совершенно бесперспективен. Он никогда и ни при каком раскладе не мог бы осуществиться на этой планете. Евреям генетически чуждо чувство Родины. Любой. Тем более своей.»

«Не надо мне об этом, — неожиданно мягко сказала Марина, коснувшись его руки. — Я совсем не сионистка. И то, что он мне рассказал и, главное, показал… не имеет никакого отношения к сионизму, хотя главный кошмар касается все-таки несчастных евреев. Речь идет о России, о коммунизме, о социалистической революции. О ее последствиях для нашей страны. Когда я ему поверила , я сначала хотела просто принять яд.»

«Поверила? Дочь Сикорского? Марина, познакомьте меня с этим человеком.» «Это довольно опасно, князь. Он скрывается от фашистов и коммунистов.» «И фашисты, и коммунисты охотятся за одним и тем же человеком!? Но это невозможно. Да кто же он?»

«Кто он? Лучше скажите, кем вы будете считать меня, если услышите, что он родился в Ленинграде, учился в Москве — столице Союза Советских Социалистических Республик, а сюда попал из Израиля — мощного независимого еврейского государства в Палестине ?»

«Н-ну, если так, то… Послушайте, вы так дрожите!.. Давайте-ка поедем ко мне, выпьем по чашечке кофе. А потом я вас отвезу домой, идет? А то от таких странностей мы сейчас оба настолько обалдеем, что нас просто свезут в Гатчину, к последователям доктора Кащенко…» «Я так и знала. Никто подобное не может сначала воспринять как-то иначе.» «Просто вам… знаете ли, в таком… состоянии негоже быть одной.» «Я так и знала. — грустно и тихо повторила она, безнадежно опустив руки и сгорбившись. — Мне не следовало вообще пускаться с вами в откровения… Простите меня и считайте, что я просто пошутила. А теперь нам лучше расстаться. Я прекрасно доберусь к себе на метро. Что с вами? — Выражение лица этого респектабельного чужого красавца поразило ее. Она впервые в жизни была в подобном обществе и могла ожидать чего угодно, но не такого искреннего ужаса в глазах. — Андрей Владимирович! Вам нехорошо?»

«Нет, просто я вдруг убедился, как просто и быстро я могу вас потерять навсегда. А мне этого ни в коем случае не хотелось бы. Я не знаю, что на меня вдруг нашло, но ваше безумие оказалось заразительным. Мне почему-то страстно захотелось немедленно узнать все подробности о каком-то Союзе и о могучем Израиле. Не уходите, Мариночка…» «Хорошо,» — ответила она с облегчением.

На набережной Фонтанки напротив Летнего Сада сверкало мрамором и зеркальными стеклами здание Путиловского Центра. По сигналу Мухина мальчик подогнал из гаража белоснежный «путятин» последней модели с золотым гербом князей Мухиных.

Марина погрузилась в бархатные белые подушки рядом с Мухиным, который быстро настроил путевой компютер и нажал кнопку с синей подсветкой в розовом теплом сумраке кабины. Машина стремительно понеслась по улицам столицы, почти не нуждаясь в водителе. Старый город выставлял напоказ убегающие назад ухоженные проспекты. От петербургских домов здесь остались только фасады или их копии. Все остальное было давным-давно в современном духе. Поэтому город выглядел как только что выстроенный — чистый, выметенный чуть ли не досуха после каждого снегопада шустрыми бесшумными роботами-дворниками.