Антон Требунский - Ганза. Книга 1

После чистого воздуха улиц от висевшего над залом плотного облака чада першило в горле и хотелось чихать. У меня даже выступили слезы — в дыме явственно чувствовались запахи пережаренного мяса, лука, вина, пива, блевотины и человеческого пота; последнего больше всего.

Дитрих, все еще изображающий сурового парня (а вообще-то он такой и есть), величественно дошел до свободного места рядом с очагом и уселся там. Мне пришлось сесть между ним и каким-то огромным поляком, уже совершенно пьяным. Он тупо смотрел в пустую кружку и о чем-то говорил сам с собой. Из-за долгого отсутствия практики и неразборчивости речи, его совершенно нельзя было понять. Пахло от него чесноком, соленой рыбой и пивом. Его некогда зеленая рубашка превратилась теперь в рваное, запачканное рвотой и едой, истертое серое тряпье. Обнаженная сабля с изогнутым длинным клинком составляла, как я решил, его единственное достояние. Ножны он, судя по всему, пропил.

Вернулся Себастьян и, как я и ожидал, уселся между мной и Дитрихом, не обратив внимания на мой шутливо-злобный взгляд.

— Все идет просто отлично. Много не пейте, здесь крепкое пиво. Когда я вернусь…

— Когда ты что?! — переспросил я.

— Мне следует нанести визиты некоторым своим знакомым. Они должны иметь какую-то информацию о ганзейском посольстве, они… — поймав непонятливый взгляд Дитриха, он мгновенно сменил тон на более серьезный. — Они надежные люди, насколько это возможно. Поскольку я сейчас уйду, вам придется сидеть здесь и соблюдать осторожность, чтобы сохранить себя в целости и добром здравии. Возможно ночью нам придется посетить двор.

Он хлопнул нас по плечам, вставая, затем дошел до выхода и покинул трактир. Мы с Дитрихом переглянулись, более обрадованные, чем удивленные.

— Помнится, лет так десять назад… — он не договорил.

— Да, узнаю привычного мне Себастьяна, — откликнулся я.

Еще пару минут мы поговорили ни о чем, потом оба погрузились в свои мысли. В трактире появлялись новые посетители, кто-то уходил. Мы были свидетелями нескольких радостных встреч старых знакомых и одной стычки между не поделившими что-то свое французами.

Я прикидывал как можно использовать те нехитрые фокусы, имеющиеся у меня в запасе. Во-первых — кольцо, которое позволит мне сделаться невидимым для простых людей. Недолго, самое большое на полчаса. С предметом этим была связана забавная история: его создание было совершеннейшей случайностью. Оставалось жалеть, что кольцо действовало всего один раз, а потом теряло свою силу. Были у меня еще амулет, который будучи переломленным пополам некоторое время отводил от меня вражеские удары (от огнестрельного оружия к сожалению он не защищал), и свиток. Если его сжечь, произнося слова заклинания, то первому человеку, взгляд которого встретишь, можно будет внушить любые мысли или заставить его сделать то, что хочу я.

Совсем уж бесполезные сейчас вещи — нательный крестик, защищающий от порчи, или сухие концентраты, позволяющие делать различные эликсиры — в расчет не брались. Но оставалось еще ЭТО. Свой главный фокус я использовать не намеревался: слишком редкая, дорогая вещь.

Сидящий рядом со мной поляк уснул, уткнувшись лицом в стол. Меня радовало то, что он не храпел. Может умер — например, его стошнило и здоровяк просто захлебнулся. Потом мои мысли как всегда перескочили на семейство фон Эрбах-Гратц и я погрустнел.

Спустя часа полтора, ближе к вечеру, народу в трактире прибыло и в зале стало гораздо шумней. Трактирщик не поспевал готовить для всех, поэтому среди посетителей возникали ссоры за место в очереди. Между желающими чуть раньше получить свой обед дело несколько раз доходило до драки. Остальные не спешили ввязываться в бой, если их самих не трогали. Пострадавших оставляли лежать там, где они падали. Или, если лежали на прохожем месте, оттаскивали под лавку. Потом они приходили в себя и, как ни в чем не бывало, продолжали пить пиво или вино, которое разносили две служанки. Они были страшные, как смертный грех, но единственные женщины в этом заведении, а поэтому пользовались большим спросом. На моих глазах два неаполитанца, пришедших в трактир вместе, набили друг другу морду за право уединиться с одной из девок под лестницей.

Со времени ухода Себастьяна прошло около двух часов. Мы успели поесть, кормили здесь не так уж и плохо, и опустошили глиняный кувшин с пивом. К этому моменту вернулся Себастьян.

— Дела не так плохи, как можно было подумать. Мне посчастливилось кое-что разузнать. Нам нужно будет встретиться с одним господином, который поведает нам все, что знает о произошедшем в ганзейском дворе, — фон Вормсвирген не садился на лавку, а стоял наклонившись к нам, чтобы можно было тихо говорить.

Пинок сзади заставил его ткнуться головой в тарелку, на которой грудой были сложены кости — остаток нашего с Дитрихом обеда. Кое-кто из посетителей расхохотались. Правда, негромко, да и смешки сразу стихли. Себастьян, красный от возмущения, оттолкнулся от стола и развернулся к обидчику. Мы продолжали сидеть на своих местах.

Перед Себастьяном стоял невысокий голландец, богато одетый, и тоже не безоружный — на боку его в кожаной перевязи висел меч. Был он невообразимо пьян, его даже покачивало из стороны в сторону. За спиной обидчика маячила троица его дружков — может, сынки богатых семей, ищущие себе развлечений в подобных местах. По крайней мере, для здешнего места они выглядели совсем неподходящими посетителями.

— Соблаговолите дать объяснений сейчас сами, сударь, если не желаете, чтобы вас заставили это сделать позже!

Себастьян не обнажал оружия, намереваясь словесно задавить обидчика, используя несколько имен знатных людей, с которыми был знаком в Амстердаме. Голландец воспринял это как признак слабости и выхватил меч из перевязи.

— Да ты, собака, знаешь, кто я? Да я!.. — он нанес удар, от которого достающий свою шпагу Себастьян ушел плавным движением. Следующий удар фон Вормсвирген слил по клинку в сторону, оказался справа от противника и нанес свой. Лезвие вонзилось в левую ногу голландца, раздробив коленную чашечку. Он упал на колени, одной рукой зажимая рану, а в другой сжимая меч, которым пытался прикрыться от удара сверху. Себастьян пнул его носком сапога в солнечное сплетение — противник упал на пол, уткнувшись лицом в доски. Он пытался что-то сказать, но не мог, и только хрипел.

Я выхватил меч и бросился на помощь Себастьяну, к которому опасливо приближались еще двое голландцев. Четвертый стоял за их спинами и возился с чем-то, висящим на его поясе. Они были вовсе не так пьяны, как хотели казатья.

Из-за моей спины грянул пистолетный выстрел. Дитрих застрелил одного из тех двоих, что собирались наброситься на Себастьяна. Голландец, стоявший поодаль, поднял руку — в ней тоже был пистолет. Он выстрелил в меня, но промахнулся. Пуля просвистела почти над самым моим ухом и вонзилась в тело спящего поляка. Дико всхрапнув и дернув руками, как марионетка, здоровяк сполз на пол, так и не проснувшись.