Антон Требунский - Ганза. Книга 1

Мы молчали, оставаясь под впечатлением рассказа Ганса. Себастьян коротко расспросил Ганса как добраться до того дома, куда вошел чародей.

— Некромантия, — тихо проговорил Альберт.

Черная магия оставалась под запретом Рима даже после папских булл 1553 и 1579 годов, когда были разрешены целительская магия, алхимия и еще несколько других относительно безобидных видов чародейского ремесла. К сожалению в странах, покинувших лоно католической церкви, подобные случаи применения запрещенной магии случались нередко. Карающая длань господня и святая инквизиция почти не разделили здесь свое стадо на агнцев и козлищ. Как истинно верующий католик, я считал это серьезным упущением со стороны Бога.

— Что за чернокнижник? Как он выглядел? — Альберт начал задавать вопросы. Ганс вопросительно глянул на Себастьяна, тот утвердительно кивнул, разрешая ему отвечать.

— Высокий такой. Худой, словно голодал долго. Русые волосы, длинные, до плеч, — капитан показал рукой, насколько они длинные. — Лицо перекошено на одну сторону, словно смеется всегда левой половиной лица. Глаза острые, бегающие, как у крысы… Вот и все, вроде.

— Одет он во что был? Приметы какие-нибудь особенные?

— Приметы, приметы… Говорил с выговором своим таким, иностранец наверное. А одет, одет был сначала в рясу, как монахи носят, только без креста. Потом в красную переоделся, когда свое дело за городом делать начал, — Ганс перекрестился, охваченный искренним возмущением поступками мага.

Мне это показалось забавным — я еле сдержал смешок — этот еретик, лютеранин, считает себя вправе рассуждать о добре и зле!

— Никакой фантазии! — фыркнул Альберт. — Всегда одно и то же: тощий, бледное лицо, красная роба, черная роба, полночь, пентаграмма, мертвецы. Был у меня в университете преподаватель, так тот даже список составил, как отличить некроманта от любого другого мага.

Мы не разделяли его веселья — задание грозило затянуться во времени.

— Ты еще что-нибудь знаешь об этом маге? Откуда он, кому служит? — накинулся на Ганса с расспросами Себастьян.

Голландец неопределенно пожал плечами:

— Да нет…

— Расскажи, — голос Альберта был ласковым, как у кота, пытающегося уговорить мышь саму прийти к нему и не бегать более по всему дому. — Расскажи нам, что знаешь и тебе станет легче. Господь простит тебе твои грехи и простит грехи твоих товарищей. Ты спасешь не только себя, но и еще двух людей: достаточный залог, чтобы пройти в царствие небесное. Расскажи нам все.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение его слов. Фон Вормсвирген, улыбаясь и довольно качая головой, смотрел на капитана Гопфера. Очередной фокус Альберта! Без которых, впрочем, порой нам пришлось бы туго. Чего стоит одна та штука с городской стражей в доме мэтра Якобсона!

Ганс, ссутулившись, в очередной раз передернул плечами и заговорил.

— Чернокнижник из Кельна. В прошлом году я пил с капитаном «Распутной Жозефины», он раньше служил в гвардейской роте Вебера. Так он целых полгода провел в империи, охраняя этого чернокнижника. Другого мага у нас нет. Имя у него — не то Йефраимус, не то Вальдемар. Не помню… — голландец прижал кулаки к вискам, словно защищаясь от головной боли.

— Себастьян, не будешь ли ты так любезен, чтобы попросить своего приятеля, раз он ничего не знает об этом чернокнижнике, отнести весточку на корабль Батиста Камбеа? — громкий голос Альберта взрезал одеяло тишины, заставив нас всех обратить взгляды на него.

Ганс потряс головой, недоуменно смотря на нас — так всегда бывает, если окажешься под властью чар. Я однажды испытал на себе подобное и прекрасно помню ощущение растерянности и непонимания, охватившее меня.

Написав записку, Альберт протянул ее фон Вормсвиргену. Себастьян молча прочитал ее, согласно кивнул и свернул конвертом. Разогрев на пламени свечи воск, извлеченный из необъятных карманов нашего мага, он запечатал письмо своим перстнем:

— Отдашь лично Батисту Камбеа, капитану «Толстой Кэтти». Понял? — Ганс согласно кивнул. — Завтра утром, как только встанешь с тюфяка!

Спустившись по лестнице, мы вышли из трактира на укутанную мраком улицу амстердамского пригорода. Прошли немного — топот шагов разносился над мостовой — и свернули в переулок.

Пригород спал, ни в одном из окон не горел свет, а улицы были пусты, как трактир в стороне от торгового тракта. Откуда-то издалека, может быть даже из самого города, донеслись яростные крики, которые вскоре стихли. Возможно, там в темной подворотне грабили сейчас зажиточного амстердамца или разъяренный любовник расправлялся с мужем своей возлюбленной, который застал их вместе.

— Что было в записке? — поинтересовался я, недовольный тем, что мои спутники не соизволили спросить моего мнения или хотя бы познакомить меня с ее содержанием.

— «Можете покидать порт. Мы возвращаемся по суше», — по памяти повторил Альберт.

— В Кельн? — похоже, задание распространялось еще и в пространстве.

— Сначала в тот дом, что нам описал Ганс. Если мы там не застигнем этого мага, то найдем трактир, где переночуем. Утром добудем себе лошадей и в империю.

— Чародей — это обычно кладезь информации, — глубокомысленно заметил Себастьян. — А этот вдобавок может вывести нас к истинным причинам такого зловещего нападения на ганзейское подворье.

Мы ничего ему не ответили — это и так было понятно всем троим.

Дом в пригороде конечно же оказался пустым. Утром мы купили четырех лошадей у трактирщика и направились в Кельн.

Красивый, как и в молодости — все отмечали это — государь всея Руси, Федор Борисович Годунов, изволил печалиться после приема свейского посла.

Опочивальня царя была пуста, разве что две старые суки, государевы приятельницы по детским играм, смиренно лежали в углу, ожидая когда Федор Борисович вспомнит о них и подзовет к себе.

Лицо государя, когда тот внезапно отрывался от трапезы, омрачалось тяжелыми думами. Кто бы мог подумать, что наследие батюшкино будет таким тяжелым для сына, требующим принятия решений, ответственности. Решений, каждое из которых может погубить и государство, и самого сына.

Два дня назад в столицу прибыло посольство от свейского короля Густава. Всего час, как покинул царскую опочивальню посол, а государь московский уже весь был мучим терзаниями. Передав положенные приветствия от свейского брата Густава Адольфа, посол напомнил о договоре, который заключил его король с батюшкой нынешнего московского государя, Борисом Феодоровичем Годуновым. Тем самым договором, который Федор так опрометчиво продлил при своем помазании на царствование.

Тогда казалось — когда еще будет мир в свейском королевстве. Густав II Адольф ни на минуту не прекращал боевых действий: с Речью ли Посполитой, с Кристианом Данемаркским. А так нужны были Федору поддержка и признание соседей московского царства. Тем более, что государство польско-литовское, как всегда, на земли московские зарилось. Сигизмундовы люди среди черни русской слухи дрянные распространяли, после смерти Бориса Феодоровича сразу все плохое припомнилось. И царевич Дмитрий, и бесконечные Ливонские войны. Все, что нашли. А чего не нашли, сами придумали. Хорошо хоть вовремя были на корню пресечены очередные попытки Сигизмундовы чернь на бунт поднять. Он таких попыток не прекращал еще с самого правления отца его, Бориса. Благо, мятежник главный — некий монах-расстрига Гришка, объявивший себя чудом спасшимся царевичем Дмитрием — еще при батюшке был пойман и головы лишен.