Юлия Иванова - Дремучие двери. Том I

Советую сжечь книжку. И. Сталин».

Из последних писем Бухарина Сталину:

«Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не разоружаюсь. Я, думая над тем, что происходит, соорудил примерно такую концепцию: есть какая-то смелая и большая политическая идея Генеральной чистки: а/ в связи с предвоенным временем, б/ в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а/ виновных, б/ подозрительных, с/ потенциально подозрительных… Без меня здесь не могли обойтись… Даже в размышлениях с самим собой я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что БОЛЬШИЕ идеи и БОЛЬШИЕ интересы перекрывают всё. И было бы мелочным ставить вопрос о собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах».

«Я не христианин, но у меня есть свои странности — я считаю, что несу расплату за те годы, когда я действительно вёл борьбу… больше всего меня угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: — знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю — да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея…» «Я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический лад… Дайте возможность расти новому, второму Бухарину — ПУСТЬ БУДЕТ ОН ХОТЬ ПЕТРОВЫМ. Это новый человек будет полной противоположностью умершему, он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы».

Из интервью Сталина с Г. Уэллсом:

«Коммунисты вовсе не идеализируют метод насилия. Но они, коммунисты вовсе не хотят оказаться застигнутыми врасплох, они не могут рассчитывать на то, что старый мир сам уйдёт со сцены, они видят, что старый порядок защищается силой, и поэтому коммунисты говорят рабочему классу: готовьтесь ответить силой на силу… Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность своей армии, полководец, не понимающий, что противник не сдаётся, что его надо добить?» Свидетельствует Д. Волкогонов:

«Убийство Кирова явилось хорошим предлогом для ужесточения всего внутриполитического курса в стране. Он не мог забыть, что четвёртая часть делегатов 17 съезда голосовала против него. А сколько их во всей стране? Тогда ещё мало кто мог предположить, что из 1225 делегатов с правом решающего и совещательного голоса 1108 скоро будут арестованы и большая часть их погибнет в подвалах НКВД и в лагерях. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на этом съезде, 98 человек будут арестованы и расстреляны… Это была сознательная ликвидация старой «ленинской гвардии»».

«Тов. Шнеер!

Опасность реставрации капитализма у нас существует. Правый уклон недооценивает силу капитализма. А левый — отрицает возможность построения социализма в нашей стране… И. Сталин».

«Когда в Москве происходил процесс сначала Зиновьева-Каменева, потом Пятакова и его банды, мы немедленно потребовали, чтобы их расстреляли. В нашем посёлке даже те женщины, которые, кажется, никогда политикой не занимались, и те сжимали кулаки, когда слушали, что пишут в газетах. И стар, и млад требовал, чтобы бандитов уничтожили.». /Алексей Стаханов/

«Разнообразные вина — от советского шампанского до муската, сотни сортов колбасных и рыбных изделий, торты, пирожные, фрукты — всё это в большом количестве покупали вчера в магазинах москвичи. Тысячи агентов «Гастронома», «Бакалеи» и других продовольственных магазинов были заняты доставкой на дом покупателям различных продуктов к новогоднему праздничному столу…» /Новогодний номер «Правды». 1937 год/

«Чтобы выиграть сражение, может потребоваться несколько корпусов. А для того, чтобы его провалить — несколько шпионов. Чтобы построить железнодорожный мост, для этого нужны тысячи людей. Чтобы его взорвать, нужно всего несколько человек». /И. Сталин/

— А можно добавить? — хихикнул АГ, по-школьному подняв чёрную ручку с кошачьими белыми коготками, — Чтобы собрать страну, нужно несколько веков и поколений, реки слез, пота, крови… А чтоб её разрушить — троих оборотней и зелёного змия.

А чтобы сломать партию — «спинной хребет рабочего класса и бессмертие нашего дела», нужен один-единственный генсек-оборотень.

— И чтоб «народ безмолвствовал»… — вздохнул АХ.

— Ну, это он завсегда. Молчание ягнят. А потом опять реки слез, пота и кровушки… Так что ищи пятно, Иосиф… Ищи, пока не пробило полночь.

«…Признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчёт территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке. Это факт, и я это признаю…

Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы позвала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время судебного процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей. Исторические примеры перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и т. д. И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам, по своеобразию, к кулацкому преторианскому фашизму.

Я около трёх месяцев запирался. Потом стал давать показания. Почему? Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил всё своё прошлое. Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрёшь, во имя чего ты умрёшь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютная чёрная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И наоборот, всё то положительное, что в Советском Союзе сверкает, всё это приобретает другие размеры в сознании человека. Это меня в конце концов разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной. Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки — террор, разведка, расчленение СССР, вредительство — шли, в первую очередь, из этого источника.

Я априори могу предполагать, что и Троцкий, и другие союзники по преступлениям, и 2 Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности и в особенности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом. Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении…

Ещё раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов…