Юлия Иванова - Дремучие двери. Том I

«…не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он далеко не всем своим вполне доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота…» /Молотов в записи Чуева/.

«…Я сам являюсь человеком, который оказался, так сказать, не в стороне от этих ударов. Меня исключили из партии, я чудом избежал ареста, был безработный, всей семьёй голодали, буханку хлеба делили на неделю; мужа моей сестры, известного чекиста, расстреляли, — я прямо пишу об этом в своей книге. У меня было такое мнение, что Сталин всё вершит, крушит. А вот когда встретился с ним, поработал не один год, увидел, что это совсем не то, — человек он такой, как я о нём пишу. И то, что именно я, или Конст. Конст. Рокоссовский, тоже пострадавший в 37-м, да ещё как! — такого высокого мнения о Сталине, особенно неприятно для многих, не даёт полностью затоптать его.

Когда Хрущёв попросил Рокоссовского написать какую-нибудь гадость о Сталине, тот ему ответил: «Товарищ Сталин для меня святой». На другой день Конст. Константинович пришёл на работу, а в его кабинете, в его кресле уже сидит Москаленко и протягивает ему решение о его снятии». /Голованов в записи Чуева/

«…вы как считаете Хрущёва — правым, левым, ленинцем — что? Хрущёв, он сидел в Политбюро при Сталине все сороковые годы и начало пятидесятых. И Микоян. Чистили, чистили, а оказывается, правые-то в Политбюро сидели! Вот ведь как это сложно! Вот так, по таким, я бы сказал, цифрам и по таким формальным признакам нельзя понять это. Такие были глубокие изменения в стране, в партии тоже, что вот даже при всей бдительности Сталина освободиться от троцкистов и правых… В Политбюро и при нём всё время сидели, особенно правые, которые наиболее приспособленчески умеют себя вести. Настолько гибкие, настолько связаны с нашей крестьянской родиной, настолько крепко связаны, и так этот мужик умеет приспособиться через своих идеологов со всем переливом и изгибом, что разобраться, где тут начинается троцкизм и, особенно, где начинаются правые, это сложнейшая тема, сложнейшая.

Они во многих случаях ведут себя не хуже, чем настоящие ленинцы, но до определённых моментов. Как Хрущёв». /Молотов в записи Чуева/.

«Собеседником Молотова на сей раз был человек, мягко говоря, не симпатизировавший ни Сталину, ни Молотову. Он долго просил меня устроить эту встречу:

— …Вы сказали, что могло случиться, что репрессии могли бы дойти до вас, если бы…

— Да, могли.

— Тем более, что Полина Семёновна…

— Подкапывались здорово, — соглашается Молотов.

— Вы представляете себе положение ваше: человек, который прошёл огромный путь в партии, отдал здоровье, жизнь, всё делу партии и строительству социализма, и вдруг бы вам пришлось оказаться за колючей проволокой!

— Ну что ж тут такого? О, Господи! Я смотрю на это дело с точки зрения революционной, — спокойно отвечает Молотов. — Я мог не раз погибнуть за все эти годы — и до революции, и после.

— Но ведь в данном случае не было ничего такого, что…

— Вот я и говорю, была моя определённая ошибка одна, а, вероятно, не одна, ещё кое-что заметили…

После встречи по дороге к электричке собеседник сказал: «Побывать у Молотова — всё равно, что впервые попасть заграницу. Если человек был настроен антисоветски, он ещё более станет антисоветским, если убеждён просоветски, сильней укрепится в своём убеждении. Любить его я не стал, но я потрясён его умом и реакцией. Да, этим ребятам, — задумался он, — пальца в рот не клади — отхватят! Какой же был Сталин, если у него был такой Молотов!» /В записи Ф. Чуева/

Горький в письме к Сталину:

«Необходимо более солидно поставить дело пропаганды безбожия».

Свидетельствует Е. Громов: «От этой мысли Горький не отступается. На совещании он выдвигает «ещё одну тему, которая нашей литературой обойдена — это вырождение или выветривание религиозных эмоций в народе. Это очень важно. У нас не дано картин, например, вскрытия мощей и всякая такая штука».

Академик архитектуры Б. Иофан:

«Шёл 1931 год. Храм Христа Спасителя ещё стоял посредине огромной площади у Москвы-реки. Большой и грузный, сверкающий своей позолоченной головой, похожий одновременно на кулич и на самовар, он давил на окружающие его дома и на сознание людей своей казённой, сухой, бездушной архитектурой, отражая собой бездарный строй российского самодержавия и его «высокопоставленных» строителей, создавших это помещичье-купеческое капище… Пролетарская революция смело заносит руку над этим грузным архитектурным сооружением, как бы символизирующим силу и вкусы господ старой Москвы…»

Свидетельствует Е. Громов:

«В 1936 году в либретто комической оперы «Богатыри» поэт Демьян Бедный вкупе с поставившим её в Камерном театре Таировым ёрнически высмеял крещение Руси. Очевидно, Демьян полагал свою позицию неуязвимой. По всей стране изничтожались церкви, преследовались православное духовенство и верующие. Демьян Бедный интерпретировал отечественную историю в духе знаменитой книги М. Покровского «Русская история в самом сжатом очерке». Согласно Покровскому, «Слово о полку Игореве» — «придворная поэма», а крещение Руси — акция «чисто внешняя» в древнерусской истории, значение которой «православная церковь, конечно, всячески раздувала…» От имени ЦК необходимые указания получает Комитет по делам искусств. Публикуется его постановление «О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного, которого ведено широко обсудить в театральных коллективах. Таиров выведен из-под удара. С точки зрения властей, дело не в постановке, а в заложенной в либретто идеологической концепции.

По сути. Бедного обвинили в том же, в чём его ранее обвинил генсек: в клевете на прошлое России. В пьесе возвеличиваются разбойники Киевской Руси, чернятся её богатыри — носители героических черт русского народа и даётся антиисторическое издевательское изображение крещения Руси. В постановлении указывалось, что оно представляло собой положительный этап в истории русского народа».

По поводу статьи Бухарина: «Вряд ли тов. Бухарин сумеет объяснить с точки зрения своей «концепции», как это «нация Обломовых» могла исторически развиваться в рамках огромнейшего государства… И никак не понять, как русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов». /«Правда», 1936 г/

«В сценарии не раскрыты особенности военной политики и тактики Суворова:

1/ Правильный учёт недостатков противника и умение использовать их до дна.

2/ Хорошо продуманное и смелое наступление, соединённое с обходным маневром для удара по тылу противника.