Юлия Иванова - Дремучие двери. Том I

«— Какие, на ваш взгляд, у Сталина были отрицательные черты?

— Отрицательные? Я такой вопрос себе не ставил никогда, — говорит Молотов, — Так сразу не ответишь, потому что однобоко будет выглядеть. Он крутой по характеру человек. Но в то же время справедливый очень был.

А его всё равно любили. Его очень любили…

— Сталин называл людей «винтиками»…

— Винтики-то винтики, но важно, в какую сторону они вращаются, — говорит Молотов, — Его искренне любили. Это не просто накачивание. Хорошее отношение к нему было».

— Сталин говорил: «Правду охраняют батальоны лжи».

Хрущёв намекнул, что Сталин убил Кирова. Кое-кто до сих пор в это верит. Зерно было брошено. Была создана комиссия в 1956 году. Человек 12 разных смотрели много документов, ничего против Сталина не нашли. А результаты не опубликовали». /Молотов — Чуев/

«Лидеры этих группировок /и некоторых более мелких/ с годами превратились в жалких буржуазных перерожденцев, запуганных империализмом, потерявших веру в социализм. Они зашли настолько далеко в борьбе против партии и её руководства, что фактически превратились в оголтелых врагов партии и дела социализма, в группы и банды заговорщиков, поставивших своей целью свержение Советской власти. Они всё больше сближались между собой, готовили гнусный контрреволюционный заговор и военный переворот, чтобы вернуть страну к капитализму, к восстановлению власти буржуазии, как видно, рассчитывая удобнее устроиться при такой власти. При вынужденно безотлагательном проведении решительных мер по выкорчёвыванию и разгрому упомянутых контрреволюционных группировок и организованных ими преступных банд, готовивших государственный переворот, — а это было признано самими обвиняемыми на открытых судебных процессах — имелись, конечно, и серьёзные ошибки и неправильности, которые не могут не вызвать глубокого сожаления. Особенно по той причине были возможны такие ошибки, что на отдельных стадиях расследование попадало в руки тех, кто затем сам был разоблачён в предательстве и разных враждебных антипартийных и антисоветских делах. Эти запоздало разоблачённые перерожденцы — предатели в органах госбезопасности и в парторганизациях, как это очевидно, иногда сознательно толкали к некоторым неправильным мерам, направляя их против честных партийцев и беспартийных. Партия, Советское государство не могли допускать медлительности или задержек в проведении ставших совершенно необходимыми карательных мероприятий». /В. Молотов/

«В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел, чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда предполагали, что с учётом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время. Но этого на моих глазах никогда не было. Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом. /А. Громыко/

«Однажды разговор зашёл о бессмысленности упорства гитлеровского командования и сопротивления немцев в конце войны, когда дело фашизма уже было проиграно, только слепые не могли этого видеть. Говорили об этом несколько человек. Сталин внимательно всех выслушал, а потом, как будто подводя итог услышанному по этому вопросу, сказал сам:

— Всё это так. Я согласен с вами. Но в то же время нельзя не отметить одно характерное для немцев качество, которое они уже не раз демонстрировали в войнах, — упорство, стойкость немецкого солдата.

Тут же он высказал и такую мысль:

— История говорит о том, что самый стойкий солдат — это русский; на втором месте по стойкости находятся немцы; на третьем месте…

Несколько секунд он помолчал и добавил:

— …поляки, польские солдаты, да, поляки». /А. Громыко/

«Сталин относился к той категории людей, которые никогда не позволяли тревоге, вызванной теми или иными неудачами на фронте, заслонить трезвый учёт обстановки, веру в силы и возможности партии коммунистов, народа, его вооружённых сил. Патриотизм советских людей, их священный гнев в отношении фашистских захватчиков вселяли в партию, её Центральный Комитет, в Сталина уверенность в конечной победе над врагом. Без этого победа не стала бы возможной.

Позже выяснилось, что напряжение и колоссальные трудности военного времени не могли не подточить, физические силы Сталина. И приходится лишь удивляться тому, что, несмотря на работу, которая, конечно, изнуряла его, Сталин дожил до победы.

Заботился ли о своём здоровье Сталин? Я, например, ни разу не видел, чтобы во время союзнических конференций трёх держав рядом с ним находился врач». /А. Громыко/

— Так оно и писалось для вас, — вдруг сказала Варя, — Неужели до сих пор не поняла?

И помчалась на свою электричку, оставив Яну размышлять над неправдоподобным мистическим правдоподобием сказанного. Чем более невероятное творилось с ней за последнее время — «Иоанна» на стекле автобусной кабины, бегство в Ильичёвку, невероятное возвращение Гани в ещё более невероятном новом облике, тем менее удивлялась она этим чудесам. Она будто шла по знакомой улице, а вокруг всё явственней проступал совершенно иной таинственный пейзаж, неразличимый ни для кого, кроме неё. Она различала их всё более — очертания неведомых гор, бездонные пропасти, водопады, и именно этот параллельный мир, где происходили немыслимые вещи, становился всё большей реальностью, а не тот, где змеились очереди за двухрублёвыми бананами, заседали худсоветы, бежали граждане на работу и с работы и в баснословно дешёвых доперестроечных ресторанах отплясывали «барабан был плох, барабанщик — бог»…

Она знала одно — этот её новый путь — не просто кружение от поворота к повороту, без цели и смысла — она шла «Куда-то». Неведомое притяжение, одновременно радостное к пугающее, властно влекло её всё дальше от привычных атрибутов и мелочей бытия — знакомые лица, будничные дела, разговоры, само земное время со всё увеличивающейся скоростью неслись мимо, досаждая, как метель в лицо.

Иногда ей приходила мысль — всё ли с ней в порядке? Но ощущение движения — не от серии к серии, от осени к лету, от жизни к смерти, а детское предвкушение неведомо-чудесного впереди было настолько упоительном, что она решила: если это безумие, то да здравствует!

Принуждала себя делать повседневные дела, снова бегала до изнеможения по ильичёвскому лесу и уже не ждала весточки от Вари, рассудив, что если б можно было, Ганя давно бы искал встречи.

Прошла неделя, другая, наступил июль. На почту она заходила скорее по инерции, и, когда письмо пришло, полчаса собиралась с духом, чтобы распечатать.

Письмо было конспиративным. «Гр. Синегина, посылку можете получить в любое время по такому-то адресу. Администрация». Господи, за что ей это, она не заслужила… Снова увидеть Ганю… Счастье, оказывается, тоже бывает не по силам, она боялась умереть, не доехав до дачного посёлка Лужино, так сдали нервы. Всю ночь она не спала, снова и снова мысленно прокручивая их встречу и всякий раз умирая при любом варианте. Утром заставила себя пробежаться — день был чудесный, нырнуть с головой в ледяную речушку, даже не почувствовав холода, и выпить стакан чаю, забыв положить сахар.