Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II

«Мы не успокоимся, мы как саранча, пройдем по всем вашим богатым землям, пройдём и сожрём. Нам не привыкать к чужому золоту и чужой крови. Мы прикарманим ваши банки, ваши замки, ваш Лазурный берег и Монте-Карло. Нас много и мы сильнее». /Абрам Терц, Одесса/.

Они с детства уяснили: всякая власть — враг. У неё когти, клыки и ненасытная утроба, её предназначение — пить твою кровь, твои силы и жизнь. Нет никаких легальных способов бороться с властью, с этим сонмом сытых и гладких в мерсах и тойотах, с их сотовыми телефонами, наглыми разряженными девками и чванливыми детёнышами. Они всегда выиграют — выборы и суды, всегда обманут, отнимут, повалят и свяжут. И снова вопьются в шею всем скопом.

Нельзя верить ни одному слову — ни их, ни тех, кто им продался. У осколков нет Родины — Родина разрушена и стала овцефермой. Эсэнговцы — их выращивают для стрижки и на убой в пищу волкам. У осколков нет друзей, добрых соседей — везде волки и овцы. И те далёкие, забугорные, что пели: «Козлятушки, ребятушки, отоприте-ка, отворите-ка…» — сейчас подкрались совсем близко, щёлкая жадными зубами и смеясь над козлячьей доверчивостью. У них одно на уме: сожрать!

Их нельзя усовестить, разжалобить, умиротворить и удовлетворить, ибо их сердца окаменели, их жадность и похоть беспредельны. Васька слушает да ест. Тебя. «Муха криком кричит, надрывается, а злодей молчит, ухмыляется».

Осколки… Их отцы и деды унижены, оболганы, обобраны, обглоданы. Они завещали им ненависть и свой отрицательный жизненный опыт. Интеллигенция, которая их дурила, теперь услужливо подбирает с барского стола кровавые потроха своих читателей и зрителей. Но мы, осмолки, пока что живы.

Наши отцы и деды всю жизнь работали — не повторим их ошибок.

Они жили честно — так будем разбойниками! Они чурались разврата, сдерживаемые кто верой в Бога, кто — в светлое будущее. Кто совестью, кто парторганизацией…

У них было чувство долга, они отдавали жизнь за Родину, делились последним, не гнались за барахлом, встречали Гагарина, верили в народную власть и справедливость.

Жалели американских негров и безработных и опасались акул империализма. Верили газетам, радио и телевидению. Потом объявили, что они всю жизнь не то делали, не то любили, не в то верили, не тех боялись. Что их Родина, «лучше которой нет» — империя зла, которую надо как можно скорее развалить «до основанья» и распродать по кускам. Что мальчиши-Кибальчиши девяностых — краснокоричневые придурки, а Плохиши и буржуины — спасители отечества. Их тучность и непомерная жадность — пример для подражания. Они узнали, что человек человеку — бревно, что первейшая задача бывших комсомольских газет — сводничество и пропаганда содомского греха на фоне упрёков в адрес советской власти, что та разрушала храмы. Эти — в упоении громили храмы внутренние, призывая служить Мамоне. Они помогали строителям финансовых пирамид ограбить доверчивых, а потом ещё и посмеялись над дураками, которым мало было гайдаровской реформы и ваучеров. Мир стал лживым, враждебным и омерзительно-страшным — изо всех щелок лезла какая-то нечисть.

Объявленное лучшим другом забугорье тут же присоединилась к кровавому пиршеству, ляская акульими челюстями и гавкая томагавками.

На то оно и НАТО, что и на бойне свято…

Голодное детство, дома — вечные проклятия в адрес разбойничьей власти и новоявленных господ всех мастей, пьяные драки, невыносимые на голодный желудок зрелища элитных обжираловок на экране, соблазнительной рекламы, призывающей тоже обжираться и трахаться, воруя, грабя и убивая, иногда просто ради кайфа. О серийных извращенцах-маньяках и содомском грехе они прежде слыхом не слыхали, их воображение нашпиговали картинками самых изощрённых грехов, похотей и страстей, лишив одновременно возможностей их удовлетворения. Кроме преступлений.

Мир был давно поделён на территории, звериные зоны, осколкам тут ничего не светило.

Когда отпрыски новых русских и нерусских учились в лицеях и колледжах, осколки мыли их машины, продавали бензин и сигареты, нюхали и кололись, тусовались в подвалах. Они научились ненавидеть и завидовать, воровать и насиловать, драться насмерть. Их деды боролись «за лучший мир, за святую свободу», отняли у хищников собственность, чтобы «строить и месть в сплошной лихорадке буден», созидали, вкалывали самозабвенно, воздвигали из пепла, защищали кровью, снова воздвигали из пепла и строили… Власть — жена Цезаря, была вне подозрений. Ибо была победительницей, а победителей не судят. Дерево давало добрые плоды.

Нынешним осколкам объявили, что жена Цезаря была злодейкой и шлюхой, прогнали её, побив камнями, и устроили такой разбой и бардак, что не снилось никакому Цезарю.

— Чубайс на оба ваши дома, и советский, и эсэнговский, — был приговор осколков, — Катитесь с вашей работой, правами человека, семьей и детьми. Жена у нас на каждом углу, работа — пусть на вас дядя работает, дети — в целлофановый пакет и на помойку. Щипануть, трахнуть, взорвать, поджечь, убить — дальше, дальше, ибо зло беспредельно. Мы — хорошие ученики. В руках у нас ни портфелей, ни авосек, ни инструментов, ни плуга, ни букета цветов. В руках у нас удавки, пушки с глушителем и без, взрывные устройства да осиновые колья. Мы налегке. Осиновые Колья… Ос-Кол. Осколы мы. А детки наши, кому на помойке удастся выжить — осколочки. Нас много и становится всё больше. Всё Эсэнгэ, эти чудики из бывшего соцлагеря, всякие там иракцы, албанцы, сербы — блокадами удушенные, ракетами битые. Да ещё, глядишь, и желтолицыми разживёмся… И вперёд, на Вавилонскую блудницу! Весь мир насилья мы разрушим. Только так, до основанья. А строить — пусть дядя строит. Кроме мордобития — никаких чудес!.. Вы нас породили, мы вас и убьём. Осколки, осколочки — нас не склеить. И нас ох как много разлетелось по свету! И мы о-остренькие: режем, жалим, колем, колемся. Уколемся и колем. Преодолеваем пространство и простор.

Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана… буду резать, буду бить… Броня крепка, и танки наши быстры… Танки, кстати, нам тоже скоро пригодятся. Да, азиаты, скифы мы…

Ещё мы делаем ракеты. Славный получится фейерверк!

Господа, нам ведь теперь терять нечего — даже цепей нет. Разбили вы окошко, господа хорошие, туда-сюда — лазь, не хочу. Свобода, блин, свобода. Только вот осколочки, осиновые колышки… Мы не идейные, и не зомбированные, верим только в свой острый угол, которым можно колоть, убивать и резать — в свою острую звезду. Нас не соблазнить капиталом и недвижимостью — не в традициях Руси — служить Мамоне.

Радуйтесь, зубастые, что теперь кровушку можете пить, но ведь чем больше пьёте, тем больше им вашей хочется. Вашей и деток ваших. Таков закон Вампирии. А где ж на всех столько доноров набраться — агнцев-то совсем не останется — одни шакалы. И всем хочется её — роскошную, наглую, развратную, напоённую кровью всех времён и народов… Вот когда вы затоскуете о совках, выведенных ненавистным тираном, и содрогнётесь от порождённых вами мутантов, и поймёте, что не зря снились вам кошмары, и ужаснётесь делам своим, имя которым легион. Горе вам, посеявшим ветер. Разнесёт он по свету упырей-осколочков, ибо «нам нет преград на море и на суше». Вы смерть свою взрастили, господа.