Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II

Иоанна вспоминала неулыбчивого, на кого-то /она никак не могла определить/ похожего мальчика, его недетские познания и рассуждения, привычку повелевать младшими и воистину нечеловеческое упорство, с которым он доводил до конца начатое. Вспомнила, как Егорка однажды пять часов помогал ей завести машину и когда, наконец, мотор затарахтел, стал извиняться, что он, чурка, не мог раньше догадаться прокалить свечи.

Егорка изначально предъявлял к себе непомерные требования во всем, не допуская и не прощая никаких слабостей.

Единомышленников у Егорки, по словам Вари, хватало, чего нельзя было сказать о средствах на осуществление «планов громадья». И тогда Егорка со своими бледно-фиолетовыми гитаристами сняли в доме напротив полуподвальное помещение и в свободное от проповедей-концертов время занялись вулканизацией шин. Варя видела из окна кухни, как нескончаемым погоном то подъезжали, то отъезжали егоркины клиенты, Егорка приходил домой чумазый, пропахший резиной, бензином и машинным маслом, жильцы писали жалобы, а он приносил домой коробки таких же пробензиненных и промасленных денег, пересчитывал и снова куда-то относил, отдавая по-прежнему матери на питание скромную свою долю.

— Мама, это все не моё, — говорил он, — Это на дело.

По вечерам ребята по-прежнему пели, проповедывали, подбирая энтузиастов для этого самого «дела», тоже, наверное, не всегда бессеребренников. Потому что в один прекрасный день изанам удалось недорого купить пусть требующий колоссального ремонта, но целый лечебно-оздоровительный комплекс в ближнем Подмосковье у одного когда-то процветающего, а ныне приватизированного обанкротившегося завода. Два жилых корпуса, один лечебный, столовая с кухней, спортзал с бассейном, теннисные корты, теплицы и довольно приличный парк. В общем, настоящее имение.

Варя была в ужасе. Она сказала, что Егорка извёл на это полуразвалившееся Троекурово все свои спонсорские миллионы, да ещё влез в долги — на ремонт потребуется едва ли не больше, чем на покупку, никаких колёс не хватит. И если Егорка там собирается устраивать коммуну, то она не понимает, почему у него в компаньонах появились какие-то сомнительные капиталисты, к тому же нерусские, и «новые русские», которых она терпеть не может. «Вроде твоего Филиппа», — сказала бесцеремонно Варя, — и даже один банкир. «Правда банкир вполне приличный, жертвующий кучу денег на храмы и вообще, как ни странно, верующий — Варя его часто встречала в «Кузнецах». Представляешь, он молится, а поодаль два таких амбала. Чуть кто рядом руку поднимет перекреститься, они глазами зырк — бдят… Это в Божьем-то храме!» Но егоркины изане, хоть и звучали как «инопланетяне», оказались гражданами весьма практичными. Первым делом отремонтировали часть жилого корпуса /жили поначалу по несколько человек в комнате/, засадили зеленью и цветами обе теплицы, в ещё пустом подвале разместили ящики с грибницей шампиньонов и вешенки. Привели в порядок корты и стали сдавать игровое время окрестным дачникам из новых русских. Потом пошли цветы, тепличная продукция, бойкие девчонки-изанки торговали на рынках букетами тюльпанов, пучками первой редиски и петрушки, связками выгоночного лука.

Девчонки были прехорошенькие, им очень шла форма, похожая на школьную — только юбка и жилет были не синими, а тёмнофиолетовыми, темнолиловыми. За что девчонок называли фиалками или чернильницами. Фиолетовый символизировал сплав синего, белого и алого — Неба, чистоты и крови. Коммуну, признавшую Бога, и Небо, благословившее и одухотворившее знамя коммуны. Блузка — любая, кому что идёт, тёмнофиолетовая пилотка или берет, или бейсболка с козырьком — тоже кому что идёт. Можно вместо юбки брюки, и фиолетовый галстук в звёздочки под цвет блузки. И еще значки, похожие на пионерские, только вместо трёх языков пламени пионерского костра — три пары сомкнутых, взметнувшихся к небу рук. Три фигурки с поднятыми к Небу лицами — темно-, жёлто-, и светлокожими. «Дети разных народов, мы мечтою о Небе живём», — прокомментировала Варя.

И школьные туфли-лодочки без каблуков или на низком — девочкам-изанкам приходилось много двигаться.

Тюльпаны с нарциссами и лук с укропом раскупали нарасхват, фиалки оперативно вырастали везде, где был спрос, были скромны, вежливы, вызывали всеобщее любопытство и охотно давали интервью.

Затем открыли столовую — бесплатную для своих и по сходным ценам для прочей публики — вкусно, разнообразно и полезно. Для постоянных посетителей за абонемент была возможность расплачиваться любыми актуальными для Изании услугами /транспортными для обладателей машин, продуктами для обладателей своих участков, картошкой, квашеной капустой и т. д./ Блюда можно было заказывать заранее.

Живописные окрестности, лес, горки, озеро, зимой много лыжников, летом — дачников, просто выбравшихся на природу на денёк-другой с палатками и без. Егорка всё предусмотрел — и палатки напрокат, и лежанки для пляжа, и надувные лодки. Появились лотки под тентом с кофе и пиццей, с пирожками, мороженым и квасом, детская комната, где можно было оставить ребёнка под надзором на любой срок, впоследствии ставшая детским садом, медпункт в еще не отремонтированном лечебном корпусе, где затем один за другим открывались кабинеты — зубоврачебный, терапевтический, хирургический, физиотерапия, даже принимал известный целитель-травник.

Приём, как всегда, бесплатный для своих, за умеренную плату для прочих граждан. Ремонт обуви, телевизоров и бытовых приборов, охраняемая автостоянка. Казалось, Егорка вместил в свои владения всю поселковую службу быта. Егорка извлекал средства для Изании отовсюду, и не только денежные. Он был предельно оперативен: вступает в Изанию ветеринар — на другой же день открывается пункт ветобслуживания. Таких лёгких сборных павильонов Егорка за бесценок закупил штук тридцать и пригнал трайлером на пустырь. Он оказался гением предпринимательства, сын Вари и Глеба, богослов и проповедник, певец и гитарист, шинмонтажник и вулканизатор. И швец, и жнец и на дуде игрец. Незаменимый в обстановке всеобщего катастрофического развала, когда никто ничего не производил, только перепродавали, когда все производства и службы развалились и появилась масса безработных с золотыми руками и головой, из тех, кто не умел спекулировать и потерянно жаждал «руководящей и направляющей» руки судьбы в своей потерявшей опору и смысл жизни. Из них-то и составлял Егорка свою первоначальную трудовую армию строителей, огородников, кулинаров, рабочих, медсестёр, врачей. На первый взгляд, их объединяла некая детская «совковость», они пропадали в новой среде при всех своих достоинствах, им было неинтересно и не по душе перемалывать себя во имя больших денег, с которыми они не знали, что делать. «Руководящая, направляющая и придающая смысл» не только давала средства к существованию, работу по специальности, но и примиряла со старорежимной совковой совестью. Вряд ли большинство изан-первопроходцев прониклось высокими егоркиными идеями — просто им нравилась эта его игра. И так же как «совки» вкалывали когда-то самозабвенно на стройках коммунизма, на целине, на Баме, так и они с увлечением восстанавливали, украшали, вдыхали новую жизнь в этот запущенный умирающий уголок земли, не думая о деньгах. «Через четыре года здесь будет город-сад…» Правила были такие: «От каждого по талантам, какому — хлеб насущный». То есть разумно-необходимое: жильё, одежда, образование, медицинское обслуживание, спорт, досуг. Первые изане жили по несколько человек в комнате, среди них было много беженцев из СНГ. Затем каждый — в отдельном номере, потом в новых корпусах спроектировали одно-двух комнатные квартиры гостиничного типа, индивидуальной меблировки, планировки, интерьера. Трёхразовое питание, тоже индивидуально для каждого — можно в столовой или с доставкой на дом. Можно заказать праздничный ужин, принять дома или в кафе гостей. Попить чаю, кофе, молока в любое время, — в каждом гостиничном номере — небольшой холодильник, электроплитка. Но вообще одним из девизов Изании был полное освобождение от быта. И от «живых» денег…