Татьяна Апраксина - Изыде конь рыжь...

Первым делом - извиниться за дурака Марка. Вторым - поблагодарить за гостеприимство и заботу. Представить дам. Представить остальных. Потом спросить, к кому обращаться за необходимым для обустройства быта и у кого узнать правила внутреннего распорядка, чтобы ненароком их не нарушить... вот инцидент и исчерпан.

И девица привела дракона в город на своем пояске, и немедля приставила его вращать колеса водяной мельницы, дабы заполнились городские водоемы. А казалось - ребенок ребенком. Ну - эй, осторожней, уф... - все к лучшему в этом странном мире. Станет Анна Ильинична пасти наше маленькое стадо, а потом, будем надеяться, заметит, какими глазами смотрит на нее дракон.

В офицерской столовой оказалось - нет света. Щит постигла некая неприятность, судя по начищенным лампам наготове - не первая, не последняя. От живого огня уют, домашнее милое изящество, основательность некочевого быта - и к месту были платье, уложенные уже не по-дорожному волосы. По пути Анна заметила: полк вскипает, словно котел с похлебкой, бурлит и плещется. Осмысленное, целесообразное муравьиное кишение успокаивало, забавляло, тревожило, как предпраздничная суета на улицах в прежние зимы. После отключенного уличного освещения в Петербурге полк сиял, сверкал, блистал рождественской ярмаркой.

- Я чем-то обидел ваших дам? - спросил владетельный князь после ужина обильного, горячего, но небогатого: каша с маслом да чай с хлебом и патокой. - Простите, если что, - мы тут... одичали изрядно.

- Не вы, Илья Николаевич... - Анна покусала губу, рассказала и о Лельке, и больше - о Марго, невесте брата-офицера. - Им трудно, понимаете?

Как тут объяснишь, что это, когда на каждый силуэт, на каждого краем глаза замеченного человека в форме сердце екает...

Слово за слово - и разговорились, о себе, о прошлом и настоящем. За беседой никакой мороз оказался не страшен, и Анна пошла посмотреть, как разгружают продовольствие, как грузят снаряды, как разворачивается и заново сворачивается хитроумный стрелковый комплекс, похожий на приляпанные поверх тягача соты, как устроен изнутри вагончик походного госпиталя - а все это жило, отдавало честь господину подполковнику, рапортовало, получало приказы, задавало вопросы. Муравейник противу всех законов биологии вертелся вокруг главного усатого муравья - большого, деловитого, внимательного к мелочам и людям.

Так едва не до полуночи гуляла - и гуляла бы и дальше, интересно ведь, и с новым человеком поговорить после питерского зимнего заточения в радость, и надо же с ним подружиться; господин подполковник поглядел на часы, опешил, проводил к казарме. Раскланялся, руку на прощание поцеловал. Краса и гордость русской армии, право слово.

Марк полагал, что дразнить платонически влюбленного в недостижимый предмет чувств молодого человека юным Вертером пошло и неоригинально; его все равно дразнили - и поскольку уж полночь близилась, а Аня так и не пожаловала, der junge Werther пребывал в легком раздражении, которое принимали за ревность. Сидели у него в комнате, завернувшись в принесенные с собой одеяла, при свечах.

- Как при Николае... - вздохнула Лелька.

- При первом, втором или третьем?

- С-с-т-очки зрения с-состояния властных с-структур разницы нет, - пожал плечами Андрей.

- Да вообще одно и то же. Царь Николай Среднестатистический! - Марк с трудом удержался, чтоб не передразнить "с-средне-с-статис-ст-ический". Он не знал, что труднее, идти рядом с Андреем или слушать его. Спотыкаешься и неловко в обоих случаях.

- Соборный!..

- Точно. Он. Держим форму со всеми финтифлюшками до посинения, вгоняем страну в... гангрену, а потом пытаемся лечить ее силой духа и благодати. А потом картинно помираем, оставляя живых разбираться со всем этим.

- М-михаил не годится...

- Он не среднестатистический. Он нерепрезентативно хреновый царь. В кривую не влезает, - пояснил Марк.

- Вот его кривая и не вывезла... - задумчиво сказала Марго. Компания слегка запнулась, словно не сразу узнавая голос: девушка говорила крайне редко, и при том настолько естественно справлялась со всеми житейскими надобностями без единого слова, что становилось ясно: не она много молчит, остальные слишком болтают.

- Тут бы кривая никого не вывезла! - решительно заявила Лёлька. - Тут хоть ангелы с небес явись, как Жанне, не помогло бы. Нельзя было нам воевать. Все и так едва стояло, а тряхнули - так посыпалось. Ведь это мы сейчас как рай вспоминаем, а я помню отец по вечерам новости смотреть не мог - Викжель всеобщую забастовку объявляет, гортранспорт поддерживает, кризис финансовый, области целые... вставал, уходил, и потом за чаем ругался, что все идет коту под хвост.

- Ну его, этого Михаила, - поморщился Саша. - Все равно он умер.

- Откуда ты знаешь? - Лелька возвышалась над Марго как валькирия над феей.

- Он же в Москве застрелился?

- На самом деле его расстреляли, - уточнил Марк. - Анархисты. Взяли в заложники, а их послали подальше вместе с ним...

- Ты там был? - из вредности спросила Лелька.

- Владимир Антонович был. - молодой человек воззвал к высшему авторитету и показал спорщице язык. а потом высказал то, что было на уме у всех с самого прибытия к военным: - Зачем он, кстати, сейчас в Петербурге остался?

Андрей выразительно хмыкнул.

- Ты не охай, ты объясни.

- В Мос-скве каши не с-сварить было. Дураки. Болото. С-самоубийцы. И ст-трелять смыс-сла нет. Террор - это рычаг. Точки опоры нет, рычаг бес-сполезен. У нас не так.

Подумал и добавил:

- Ане не говорите.

- Ты мне раньше сказать не мог? - возмутился Марк и немедленно обнаружил, что его разглядывают как особо редкий экземпляр ископаемой окаменелости, причем Марго опять не нужны слова, чтобы изобразить губами, глазами и даже обернутой вокруг головы косой "а ты не знал?". - Я только про черный рынок...

- Ты... ты что, не видел, какой он из Москвы тогда приехал? - изумленно спросила Лёлька. - Ранить-то кого угодно могло, но руки-то? Ты на руки смотрел?

Стыдно было сознаваться - нет, не видел, не понимал, не замечал, словно в жару или бреду. Тогда мир влепил расстрельным залпом, страхом смерти и чувством беспомощности: болел Илья Андреевич, нельзя было помочь ни ему, ни Ане, а потом вернулся Рыжий и все встало на свои места. Марк не думал, какой приехал, думал, что Владимир Антонович сможет сделать.

Сейчас словно стакан кипятка залпом проглотил: почему я не знал? Марк не сидел бы здесь как барышня, как эти унылые упадочники. Квелые, как будто у них еще "желтуха" не кончилась.

- Я бы... я...

- Ты - вылитый Миша Болотов. И тебя так же тупо застрелили бы на первой баррикаде!

- Я кто?

- Персонаж один. Молодой, лопоухий и романтический, прямо как ты.

- Не читал я ваших персонажей. Но ведь в прошлом веке же сработало! Заставили! Семенов, Спиридонова, Савинков наконец...