Борис Орлов - В окопах времени

А может, спросить русского царя Петра, твердо порешившего сделать Нарву своим портом? У него-то наверняка есть свой ответ на сей вопрос.

Покойные псковичи с новгородцами, что века назад сложили головы под датскими стенами Нарвы, да русские, что Иван-город не удержали, наверняка рассмеялись на том свете. Правнуки не подвели…

«Аще хотелось отписать Твоему Величеству, что под Ругодевом королевус свейский Каролус побит был до смерти, а с ним не менее двух тыщ свейского войска, что, вина упившись, атаки нашей не чаяли. Пушки, что потеряны были прежде, все возвращены. Особливо же геройствовали Преображенцы, да Семеновцы, да Лефортов полк, да полки генерала Вейде. А герцог фон Круи, что поставлен был командующим и в полон к свеям сдался, был нами из полона со товарищи вызволен. Не по чину мне судить их, пусть Твое Величество рассудит, как с сими трусами поступить. Однако ж моего скудного разумения хватит, дабы учинить награждение храбрым гвардейцам, кои свейских людей в надлежащий момент атаковали. Наособу же награждения достоин поручик Преображенский Василий Федоров сын Чичерин, что королевуса свейского из ружья застрелил и сам быт тут же до смерти застрелен. Мною велено учинить ему почести яко павшему капитану. А капитана Блюмберга, что свеям на пароль сдался, велел под арест взять и представить на Твой правый суд, ибо сей мерзавец не себя, но гвардию своею мерзкою персоной опоганил.

Аще отписываю, что войско свейское отступило в Сыренск, откуда явилось, однако ж далее осаждать Ругодев нет никакой возможности. Припасы наши быти несчастливым афронтом потеряны, многие офицеры да солдаты побиты в баталии или потонули на злосчастной переправе. Зело опасаемся вымазок свейских из города. О дискреции [16] Дискреция — сдача осажденного гарнизона на волю победителя гарнизона Ругодева и речи не идет, нам бы ныне ноги отсель унесть вкупе с головою. Мыслю я, недостойный, что надобно нам осаду Ругодева снять и на Новогород маршем выступить, дабы не околеть от холода и голода, а летом будущим с новыми силами возвер-нуться. Верю я, слуга Твой нерадивый, что быть Ругодеву со Иван-городом нашими.

Урок нынешний да будет нами выучен, ибо хоть и побили мы Каролуса, однако ж викторию праздновать права не имеем, покуда сами воевать как надлежит не научимся…»

Днепропетровск, 2009 г.

Три миниатюры с прологом и эпилогом

В году одна тысяча девятьсот первом заболел Его Императорское Величество Николай Второй. Болезнь была неизвестной, скоротечной и неизлечимой. После смерти Его Императорского Величества на престол взошел его наследник и брат Михаил Александрович Романов, ставший Императором и Самодержцем Всероссийским под именем Михаила Второго. Новый Император очень любил технические новинки и отличался характером более жестким, чем его предшественник. Над Российской империей взошла заря новой эпохи.

Алексей поправил ленту, подтянул винт и дал пробную очередь. Пламя выстрелов забилось в надульнике, ослепляя и мешая рассмотреть что-нибудь на нейтральной полосе. Поэтому Алексей прикрыл заслонку и присел, ожидая, пока глаза отойдут. Тем временем в ответ на его очередь заполошно ответил пулемет «оранжевых», где-то несколько раз выстрелили одиночными, судя по громкости выстрелов, из винтовки, протрещал автомат. Обычное развлечение ночной смены, помогающее скоротать часы дежурства. Огонь в районе пулеметной точки утих, но спорадически возникал где-то дальше, то на одном, то на другом участке длинной линии окопов, перерезавшей, казалось, всю необъятную равнину. В капонир заглянул напарник Алексея, доброволец Георгий Орлов, невысокий крепыш, родом откуда-то из центральных губерний России.

— Что, развлекаетесь, господин юнкер? — спросил он.

— Проверил исправность пулемета, а заодно напомнил «оранжевым», что мы не спим, — усмехаясь, ответил Алексей. — Слушай, у тебя махорка осталась? Дай курнуть, рассчитаюсь, когда тыловые крысы подвезут.

— Держи. — Орлов курил немного и всегда охотно делился табачком с заядлыми курильщиками вроде Алексея. Оба свернули по небольшой самокрутке, осторожно расходуя бумагу, и, присев у стенки капонира, чтобы свечением не выдать себя, закурили.

— Слушай, Алексей, ты ж у нас из юнкеров, — последние дни Георгий разговорчив и весел, он получил с оказией письмо от родных, успевших эвакуироваться в Сибирь, — вот и скажи мне, кому и зачем весь этот бардак нужен был? Нет, я еще могу понять крестьян, они ж упертые и до земли жадные, чернорабочие… ну это теж крестьяне. А вот благородные и купчины — те чего? Разве им совсем плохо было, а? Да и нам, рабочим порядочным, неплохо жилось. Я на заводе Телефункена аж семьсот рубчиков заколачивал. Эх, жизнь…

— Так вот ты первую причину и назвал. Кто у нас заводами командовал? Симменсы, Гальске, Круппы… Наших заводчиков и купцов почти никого и не осталось, разорялись да немцами давились. Хлеб возьми. Такие хитрые тарифы были, что у них наш хлебушек дешевле, чем в России стоил. Вот ты говоришь, семьсот рублей в год получал. Да немецкий рабочий на таком же участке получал бы втрое больше, и хлеб ему дешевле стоил, и мясо. Подумай и сравни. Нашито товары они к себе не пускали и у нас всю русскую промышленность давили. Вот тебе и повод для купцов и промышленников недовольными быть. Благородные, как ты говоришь… а кому охота в пристяжных ходить? Именно так и обстояло дело последние предвоенные годы. Ведь мы все больше и больше на положение какой-нибудь Бельгии скатывались. Вроде и самостоятельные, но все у кайзера спрашивать надо.

— Погоди-ка, — докуривший самокрутку Георгий привстал, прислушиваясь.

— Что, услышал что-то? — спросил, нервно и глубоко затягиваясь, Алексей. Дотянув в два вздоха оставшуюся часть самокрутки, поспешно бросив окурок под сапог, он приподнялся к пулемету и открыл заслонку бойницы.

— По ходу банка стуканула, — сказал Григорий и потянулся к висящему над входом на крючке сигнальному пистолету с осветительной ракетой.

— Не надо, не трать ракет! Я слышу, в районе шестого колышка! — крикнул Алексей и, доразвернув пулемет, дал две короткие очереди по заранее пристрелянным ориентирам. В ответ раздалось несколько винтовочных и автоматных очередей, где-то неподалеку от капонира рванул «мильс». Только английская «ананаска» рвалась с таким противным звуком и жужжанием осколков. Русские и немецкие гранаты рвались более глухо, да и осколки у них не жужжали, а свистели. «Точно бритты «оранжевых» снабжают, правильно отец Афанасий говорил», — подумал Алексей и, обернувшись, увидел, как падает Григорий, из горла которого фонтанчиком бьет кровь. «Осколок рикошетом», — мелькнуло в голове Алексея, но тут ему стало не до этого. Прикрывая отход засветившейся штурмгруппы, по окопам Гвардии Возрождения ударили тяжелые девятисантиметровые гранатометы. Успев прикрыть заслонку, Алексей прижался к боковой стенке капонира, моля Бога, чтобы осколки не влетели в капонир сзади. Огневой бой неспешно разгорался над равниной, на каждую очередь гранатометных и пушечных выстрелов «оранжевых» имевшие мало боеприпасов орудия гвардейцев отвечали несколькими снарядами. Но лучшая выучка гвардейских артиллеристов сказывалась, постепенно «оранжевые» орудия и гранатометы замолкали, или подавленные, или решив не рисковать. Второе, как показалось Алексею, было более вероятным, тем более что и штурмгруппа, вероятно, отошла на нейтралку и где-то там, среди мешанины воронок, останков, сгоревших броневиков и укрывалась, ожидая, пока все утихомирится. По крайней мере, так поступил бы сам Алексей, имевший за плечами кроме двух лет юнкерского училища еще и годовой опыт этой проклятой войны всех против всех.