Борис Орлов - В окопах времени

Чудовские поисковики нам показали, с чего начинать.

«Вон две ямы, видишь? Там, скорее всего, санитарное захоронение. Идите, копайтесь!»

Ага… Я потом так же прикалывался. Эти ямы — разводка. Там до нас копались уже не один раз.

Но мы взяли саперные лопатки и стали учиться работать.

Копали до темноты.

Нашли три осколка.

И кости!!

Лошадиные, бляха муха…

Ребята из Чудово сидели рядом, курили, пили и комментировали:

— Ниже копайте. В полный рост.

— Вот там копни, видишь, земля ржавая!

— Осколок! Ну, молодцы, поздравляю!

— Гы… Это лошадиная кость. Причем обглоданная.

— Ну ни куя себе!!!!!

— МЕДАЛЬОН!!!!

Вот так вот! Мы нашли в пустом, перерытом десятки раз окопе — медальон!

С бумажкой!

Леха отворачивает лопатой очередной пласт земли, шарит руками в мокрой глине…

— Это что? — недоуменно вертит он в руках черную эбонитовую палочку.

Чудовские аж подпрыгнули.

И бумажка внутри…

Вечером открыли. Пустая, твою мать!

Нет ничего обиднее, чем пустые медальоны…

На самом деле — главная цель Вахты — это поиск вот этих черных смертных пенальчиков.

Не знаю — сколько я нашел. Сбился со счета.

Перестал считать после второго медальона.

Там же. В Лезно.

Лешка Калимов. Из Архангельска. Бумгородок. Жена еще в записке была, Ксения, кажется. Впрочем, могу ошибаться. Не помню уже. А документов рядом нет.

И было ему в сорок втором — тридцать восемь лет.

Не знаю, какой он был.

Фотографий нет. Родственников не нашли.

Черные кости в руках — и все. Почти ровесник… Мне тридцать шесть, пока…

Ну, там еще личные вещи. Ложка, бритва, котелок…

Вы спросите — куда мы их деваем?

А куда их деть?

Если родственники есть — им передаем. Если нет…

Дома храним.

Да. С могилы. Чужие это вещи.

Но выбросить… Рука не поднимается.

Если оставить на могиле, скажете вы? А знаете, кто их потом продаст?

Впрочем, я о медальонах…

Повторюсь. Самое обидное — пустой медальон.

Водос. 1998 год.

Подымаю бойца. Осколки медальона, разбитого пулей… Сгнила записочка…

Это ерунда, что их не заполняли и выбрасывали.

Вот ты, читатель, ты бы выбросил весточку домой?

Последнюю весточку?

Я бы нет.

Заполняли. Мы нашли как-то патрон странный. Пулю боец достал, порох высыпал и, перевернув ее, вставил обратно.

А внутри самодельная записка.

Просто многие заполнялись химическим карандашом. Или чернилами. А они имеют свойство растворяться в болотах.

Обычный карандаш не растворяется.

Перед тобой миска с водой. Суешь туда чистый листок бумаги. Туда осторожно вытряхаешь записку. Потом двумя иголочками осторожно — миллиметр за миллиметром — разворачиваешь ее в воде, распрямляя на бумажном листе. И пытаешься разобрать почерк.

А вот еще…

Если записка пуста — ни в коем случае не выбрасываешь. Когда приедешь домой — она высохнет к тому времени, — сканируешь и в «Фотошопе» делаешь перевод в негатив. И на черном видны элементы продавливания ручкой…

Жаль, что у нас в девяносто шестом не то что «Фотошопа», компьютеров-то не было…

Севастополь. 2009.

Поднимаем бойца. Верховой. То есть лежит на камушках. Сверху тонкий слой мха.

Сережка Ширшиблев его поднимает. Я мимо иду к своему бойцу. Отлить ходил, ага… И чего-то нога в ботинке зачесалась. Нагибаюсь — медальон перед глазами.

Пустой. Крышка снята. Рядом валяется.

Послали домой похоронку в сорок четвертом. Но не похоронили. Мекензиевы горы. Второй кордон.

Порой вместо медальона бывает — ложка, кружка, фляжка, бритва, котелок…

Про один котелок я уже рассказывал.

Вот про второй.

Демянск. 1999.

Поднимаем бойца. Немецкая ложка. Немецкий котелок. Немецкий ремень. Немецкая фляжка. Трехлинейка. Наши ботинки. Граната — колотушка (Немецкая). И все.

Из косточек — бедренные, лучевые, немного ребрышек, две ключицы, кусочки черепа.

На котелке выцарапано — «Ваня». Крупно так выцарапано… А на фляжке — «Ханс». Тоже крупно…

Кто ты, боец?

Ты русский Ваня? Ты немецкий Ганс?

Мне уже без особой разницы.

Подняли. Положили в полиэтиленовый мешок. Унесли. Похоронили потом.

Вместе со всеми. С нашими.

Медальоны…

Вот вы над фильмом «Мы из будущего» ржете…

Правильно и делаете. Сказка.

А вот Толик Бессонов тезку поднял как-то.

Медальон читаем — «Красноармеец Бессонов…»

Толик тогда в лес ушел один. Часа два его не было.

Все-таки — одно дело косточки в руках безымянные держать, другое — видеть потом фотографию того парня, который тебя спас.

Он меня спас, чтобы я пил немецкое пиво и ходил на айренбля-пати…

И правильно сделал, потому что жизнь продолжается, потому что нам надо жить и ходить на эти пати, и пить пиво, и делать детей…

Он делал то же самое.

Работал, пил, веселился, делал детей…

Только он еще смог спасти меня. А я так никого и не спас. Я просто ищу эти маленькие черные пенальчики, чтобы вернуть двоюродному внуку личные вещи никогда не знаемого им деда…

Вообще-то их на самом деле мало.

Один к СТА.

То есть на сотню найденных бойцов — один медальон. ОДИН!!!

Из десяти медальонов — читаемы в лучшем случае пять.

Вот и считайте.

Только не надо делать вывод, что у нас потерь было «стопиццот мильенов».

Потери были примерно одинаковые что у нас, что у немцев.

В 41–42 — мы больше теряли.

В 44–45 — они.

Это война.

Да. Наших больше лежит на полях в России. А в Германии немцы так же лежат. Немцы сорок пятого года.

А некому было хоронить. Просто некому. Не до этого было. Надо было дома заново строить.

Это наш русский характер такой.

Биться до смерти, а там будь что будет.

Вы представляете, что творилось там, от Москвы до Берлина после войны? И творится…

Впрочем, это уже другой рассказ…

4. ПОСЛЕ ВОЙНЫ

А после войны некому было хоронить.

Представьте себе — городок Чудово. Маленький такой. На таких городках стоит Россия. Нет, не правильно…

Россия — это такие городки.

Вот так правильно.

Там пьют самогон, курят «Приму», бьют по пьяни жен, делают для нас с вами «сникерсы» и «марсы».

Там фабрика «Кэдбери».

И еще пара школ, дом-музей Некрасова и вокзал.

И еще филиал Сбербанка.

Осенью 1998 года мы почему-то ночью туда приехали. Сашка Сороко — это у него фамилия такая — тогда работал охранником в этом самом банке.

Вот мы ночью к нему и приперлись. Ну, конечно, затарились по самое не могу.

Я и Ритка. Парни у нас уже в Демянске были… Мы чего-то припозднились, не помню уже почему.

Ну вот и сидим-пьем ночью в Сбербанке. Радуемся встрече.

Сашка рассказывает:

— Тут после войны выжженное поле было. Ни одного целого дома. Школа только. И дом-музей Некрасова. Дед рассказывал — он тогда пацаном был — скидывали из окон наших и немцев. Оружие собирали, увозили куда-то. Трупы закатывали под асфальт. Там сейчас спортплощадка. Дети физкультурой занимаются. В футбол играют… Закатали, значит, их под асфальт, на следующей неделе уроки начались. В школе. Парт нет, на дрова пошли. На полу сидели. А на стенах еще пятна крови. Первый урок был — немецкий…