Олег Курылев - Шестая книга судьбы

— Ты смеешься. Им просто нечего больше говорить.

— Если хочешь знать мое мнение, — посерьезнела Изольда, — я не думаю, что нам предстоят месяцы, и уж тем более полгода, как сказал Генрих, сидения здесь. Как только мы услышим пушки, не бомбы, а выстрелы пушек, отсчитывай три недели, а то и меньше.

Она повторяла услышанное сегодня на рынке из разговора двух фронтовиков. «Русские прошли от Сталинграда три тысячи километров не для того, чтобы застрять на последних двадцати пяти», — открыто говорили они.

— Наши фюреры в столбняке, — продолжила, глубоко затянувшись, Изольда. — Они как шизофреники погрузились в иллюзии, так что переговоров не будет. Да им их никто и не предложит. Поэтому отделают нас тут по первое число, помяни мое слово.

При этих словах Эрна вспомнила предостережение брата о том, что если русские придут, то им будет за что мстить.

— Но раскисать не нужно, Эрна. На толкучке уже вовсю торгуют ампулами с цианидом. Этот товар не для нас. Это для тех слабонервных, кого еще мордой об стол не били, а мы с тобой видели всякое. Ты уже и под косым ножом ходила, да и мне есть что вспомнить. Знаешь, что я тебе скажу? Необходимо сконцентрироваться и настроиться на борьбу за выживание. Потребуется безвылазно просидеть в вонючем подвале месяц? Будем сидеть! Два так два. Сдохнем, а выживем, так я тебе скажу!

В начале апреля их в последний раз навестил Генрих Кристиан.

А что до грома орудийной канонады, то он не заставил себя долго ждать. Шестнадцатого апреля «становящийся все прочнее» Одерский фронт был прорван в первые же часы начавшегося наступления, а еще через несколько дней советская артиллерия вовсю грохотала на самых подступах к Берлину.

С этого времени обе женщины почти все время проводили в бомбоубежище. Домой приходили только под вечер, чтобы приготовить пищу, немного поспать и рано утром снова уйти в переполненный людьми подвал. Тяготы и проблемы горожан обострялись с каждым днем. Особенно остро вставала проблема нехватки пригодной для питья воды: многие водокачки были разбиты, к другим было не пробраться из-за завалов и очередей. Выручали водовозки, но они ездили не регулярно и все реже.

К двадцать пятому апреля перестали включать сирены воздушной тревоги. Примерно в эти же дни прекратился выпуск последних газет. Несмотря на радиосводки и официальные сообщения в настенных листовках «Панцербэр», они многого не знали и совершенно не представляли себе ситуацию. Потом не стало и этих источников информации, только слухи, порой самые фантастические. Был среди них и такой: с Западом заключен мир и военный союз, и теперь англо-американцы вместе с немцами идут освобождать Берлин от большевиков.

В самом конце апреля, выглянув как-то в окно, Изольда увидела отступающих немецких солдат. Они бежали, отстреливаясь, а из-за поворота на улицу вползали танки.

— Дождались, — сказала Изольда и начала собирать в сумку продукты и бутылки с водой.

— Как же мы теперь пройдем в бомбоубежище? — испуганно спросила Эрна.

— Главное — проскочить улицу, а там проберемся дворами.

Они заперли дверь квартиры на ключ и стали спускаться. Некоторое время стояли внизу в подъезде, выжидая момент. Когда улицу вдруг заволокло клубами пыли и дыма, Изольда схватила Эрну за рукав, и они бросились на противоположную сторону, осыпаемые цементной крошкой. При этом Эрна явственно услыхала свист пуль.

Дальше было легче. Дворами перебрались на соседнюю улицу и юркнули в знакомый подвал. На нижних ступеньках у входа, как обычно, стояли дежурные. Парень и девушка с черными треугольниками Гитлерюгенда на рукавах окликали всех, кто искал укрытие.

— Ну, все, — возбужденно проговорила Изольда, когда они расположились на свободном участке пола, — Моабит уже в руках русских. Значит, скоро все должно закончиться.

Проведя весь день тридцатого апреля в душном от запаха лекарств, пота и давно загаженного туалета бомбоубежище, Эрна не знала, что сегодня части 7-й американской армии вошли в Мюнхен. В Баварии закончилась война. А десятью днями раньше был взят Нюрнберг. А еще десятью днями раньше — Ганновер. Рейх стремительно сжимался, как с запада, так и с востока, теряя города и промышленные районы, крепости и окруженные армейские группировки. Вот уже много дней его столицу не бомбили союзники. Но не потому, что пошли на замирение, просто Берлин был почти две недели как в полной власти русской фронтовой артиллерии. А к этому дню процентов на восемьдесят и вовсе занят противником.

Не узнали они в тот день и о смерти Гитлера.

К вечеру первого мая шум боя стал стихать. Некоторые люди выглядывали на улицу, но там не было ни своих, ни противника. Не было уже у входа и молодых людей с нашивками. Кое-кто из обитателей подвала стал уходить, воспользовавшись передышкой, другие боялись высунуть нос. Иногда к ним забегал кто-нибудь с улицы, и удавалось узнать, что происходит поблизости, а то и более глобальные новости, главной из которых было известие о некоем перемирии.

Когда стемнело, Изольда предложила вернуться на Ольденбургерштрассе.

— Там остались консервы, крупа, сигареты, а здесь ни капли воды. Да и не все ли равно, где встретиться с русскими, здесь или там.

Эрна была уже настолько измучена последними днями, что не стала спорить. Страх перед врагом, образ которого представлялся в ее сознании чем-то средним между воином Чингисхана и плакатным большевиком с большой красной звездой на каске, не стал меньше. Уменьшилась цена собственной жизни. Первая девальвация произошла еще в Штадельхейме. Потом Равенсбрюк, потом известие о смерти отца, потом эти последние дни в Берлине. Кругом столько смертей, что мерить ценность себя самой прежними мерками было просто нелепо.

Они вышли наверх и дворами стали пробираться в сторону Ольденбургерштрассе. Недалеко от их дома чернела громада подбитого танка, но людей поблизости не было. Только свет фар автомобиля и голоса где-то вдали.

— Слава богу, дом цел, — сказала Изольда. — Ну, пошли.

Они прокрались мимо пахнущего гарью танка, вошли в темный подъезд и стали осторожно подниматься наверх. Дверь была цела. Изольда отперла ее ключом, они вошли и увидели, что в окнах не осталось ни одного целого стекла.

Петер увидел очередь у водокачки и направился к ней, на ходу снимая с пояса фляжку. Позади себя он расслышал шум мотора, прижался к засыпанному штукатуркой и обломками кирпича тротуару и остановился. Объезжая упавший столб, вдоль проезжей части пробирался кубельваген. Стены домов на этой улице, как, впрочем, и во всем городе, были выщерблены осколками бомб и снарядов. Стекол почти нигде не осталось. Их заменяли фанера или картон.