Олег Курылев - Шестая книга судьбы

Пауль протер глаза руками и откинулся на спинку стула. Его талию охватывал парчовый пояс с золотым парящим орлом на овальной серебряной пряжке.

— Жаль, у меня нет шпаги, которую я мог бы им отдать, — сказал он не то шутя, не то всерьез.

— Послушай, Пауль, — Петер сел на второй стул, — ты слышал, что наши там, внизу, сегодня пойдут на прорыв?

— Да. Именно поэтому мы сложим оружие только ночью, чтобы русские раньше не вошли в Тиргартен с юга.

— Так пошли вместе с ними! Они будут пробиваться на северо-запад к Олимпийскому стадиону и далее до Хафеля на Шпандау. Говорят, мост через Хафель еще в наших руках, Там, в лесах, мы соединимся с генералом Венком и двинем на Эльбу к американцам. Это хороший шанс!

— Не думаю.

— Почему? Я слышал, что у них несколько заправленных «тигров» и «пантер» и много грузовиков. Это части танковой дивизии «Мюнхеберг» и еще какой-то моторизованной. Кажется, 18-й. С ними пойдут тысячи гражданских. Поговаривают, что русские сегодня отмечают свое Первое мая и к ночи будут не в форме.

Пауль усмехнулся.

— А вот на это не надейся.

Он встал, одернул китель и, надев фуражку, подошел к небольшому зеркалу, висевшему на стене.

— Я не могу тебе советовать, потому что сам не знаю, что будет лучше для тебя. Ты имперский судья, хоть и бывший. Я приготовил для тебя документы недавно умершего солдата, но допускаю, что те ребята, что нами займутся завтра, тебя быстро расколют. Да и на батарее все знают, что ты мой брат Петер Кристиан. Уверяю тебя, завтра мы спустимся вниз, и многие оставят здесь, в башне, свою честь и долг перед товарищем. Начнется борьба за собственную шкуру. Поэтому я не отговариваю тебя от решения прорываться.

— Так пойдем вместе. Тебе тоже не простят командование батареей, убившей тысячи русских. Ты же знаешь, что они расстреливают на месте простых снайперов, хотя умение метко стрелять никогда не считалось военным преступлением.

Пауль покачал головой.

— Мы пообещали сдаться. Если часть гарнизона воспользуется перемирием, чтобы удрать, это будет расценено как нарушение предварительной договоренности. А уж мое отсутствие заметят в первую очередь. Тогда и русские не будут обязаны выполнять свои обещания. Я не могу подводить других, Петер. У меня в отличие от тебя просто нет выбора. Мне проще.

Он улыбнулся и достал из стола бутылку.

— Давай-ка лучше выпей да отправляйся спать. Тебе нужно отдохнуть до вечера.

Через несколько часов они прощались, стоя у моста через Ландверканал. Уже полностью стемнело. Накрапывал мелкий дождь. Мимо них на ту сторону проходили все те, кто решил принять участие в прорыве. Частично это были остатки гарнизонов, державших оборону зоопарка, но в большинстве своем гражданские. Тихо урча, проезжали с выключенными фарами автомашины. Солдаты пытались преградить путь женщинам, особенно тем, у кого были дети. Но многие, несмотря на это, прорывались через мост, говоря, что лучше умрут этой ночью от пуль, чем попадут в руки русских.

— Когда ты в последний раз видел отца? — спросил неожиданно Пауль.

— В начале февраля.

— А я почти год назад. Правда, недавно случайно встретился с одной из его… а впрочем, неважно. — Пауль отбросил докуренную сигарету. — Возьми мой пистолет. Мне он уже ни к чему — стреляться я не собираюсь.

— Не надо.

— Как хочешь. Не забудь, что ты Ганс Пользек, бывший солдат 20-й авиаполевой дивизии, после расформирования которой третьего августа сорок четвертого ты был переведен в 19-ю народно-гренадерскую.

За спиной Петера висел небольшой рюкзак с медикаментами, бинтами, флягами со спиртом и водой и небольшим количеством продуктов. На нем была новая куртка из синевато-сизой вэвээсовской ткани, единственным знаком различия на которой являлась зеленая манжетная лента одного из парашютных полков Геринга.

— Ну, мне пора возвращаться, — сказал Пауль. — Я рад, что эти несколько дней мы были вместе.

Они обнялись, и майор Кристиан быстро пошел в сторону чернеющей на фоне озаряемых сигнальными ракетами низких облаков громады башни.

В одиннадцать часов вечера над башней Зообункера затрепетал белый флаг. Простыню привязали к какой-то жерди, жердь — к стволу пушки, после чего ствол привели в вертикальное положение и осветили прожектором. В этот момент все триста пятьдесят человек гарнизона стояли внизу. Раненые, медперсонал и беженцы (те, кто решил остаться) находились внутри. Ожидание длилось недолго.

Скоро послышался шум моторов и треск ломаемых деревьев. Из темноты показались танки. Они надвигались на башню с трех сторон, толкая впереди себя тяжелые катки тралов. Образовав полукруг радиусом метров в семьдесят, танки остановились. В свете их фар оседали клубы пыли, так и не прибитой мелким дождиком.

Еще через минуту появились машины с солдатами и несколько американских джипов. Наконец, когда сдающийся гарнизон был взят под прицел сотни автоматчиков, а другие две или три сотни уже пробирались вверх по этажам башни, подъехало начальство.

Из машины вышел плотного вида генерал, за которым устремилось десятка полтора офицеров. К генералу подошел командир гарнизона Зообункера оберст Галлер, отдал честь и протянул какой-то листок. Он сообщил, что солдаты и офицеры разоружены и все личное оружие сложено на первом этаже. Орудия и зенитные пулеметы наверху не повреждены, башня не заминирована. Он также сообщил, что внутри много тысяч мирных жителей и около тысячи раненых, и попросил отнестись к ним гуманно.

Генерал удовлетворенно кивнул, сразу же отдал листок офицеру из свиты и медленно пошел вдоль строя, рассматривая тех, кто за последние две недели доставил ему и другим столько хлопот. Он не увидел в этих людях ничего необычного. Те же лица, что и везде. В одних глазах надежда и облегчение от наступившей развязки, в других — ничего, кроме смертельной усталости и безразличия. Многие были навеселе, а некоторые откровенно пьяны.

И здесь генерал увидел такую же смесь униформы всех родов войск, что и в других местах. Всевозможные куртки и блузы мешковатых образцов сорок четвертого года, сшитые из грязно-бурых тканей, обрезанные шинели и камуфляж. Все это соседствовало с приталенными восьмипуговичными кителями и даже с парадными ваффенроками довоенной поры. Здесь были солдаты люфтваффе и сухопутных войск вермахта, танкисты, самоходчики, десятка два эсэсовцев и даже несколько фольксштурмистов с черными повязками на рукавах, пожелавших по каким-то причинам сдаться вместе с военными.

Вдруг он увидел офицера в белой рубашке с галстуком и красными петлицами на сизо-синеватом кителе. Парчовый пояс и медали смотрелись явно вызывающе.