И. Николаев - Новый мир.

Глава 8.

В отличие от многих других авиационных частей немецкой Второй Воздушной, "Грифоны" базировались только на бетонных аэродромах. Новомодное американское изобретение, заимствованное русскими, благодаря их торговым связям - металлические сетки, превращавшие дикое поле в аэродром в самые короткие сроки, прижилось и у немцев, но размещать на импровизированных площадках четырехмоторные бомбардировщики немецкие авиаторы опасались. И, в общем, правильно делали.

Молодой командир корабля Карл Харнье размашистой походкой направлялся к желтой "девятке" с незатейливым рисунком из нескольких бомб, обозначающих количество боевых вылетов машины. Его с товарищами сразу готовили на "Грифоны". Таких, несмотря на выпуск военного времени с укороченными программами и усеченными часами гоняли по довоенным нормам, не экономя на топливе и теоретической подготовке. Потому, несмотря на самый малый из командиров экипажей боевой опыт в эскадрилье, Карл владел своим самолетом не хуже выпестованного войной аса.

Что главное в войне для бомбардировщика, особенно тяжелого бомбардировщика? Казалось бы, лети в строю, как на автобусе, сбросил бомбы по команде старшего группы и назад. Никаких виражей, стремительных атак от солнца, штурмовки на грани столкновения с землей. Но нет. У истребителя один мотор, а у тяжелого "Грифона" - целых четыре, и винтов тоже четыре. А значит глаз да глаз за расходом горючего. Кто на последних каплях домой прилетает, а кому еще висеть над аэродромом в ожидании своей очереди или сразу к соседям. Да и строй держать нужно уметь. Чем лучше его держишь, тем плотнее совместный огонь бортового оружия всей группы, тем выше шансы вернуться домой. А будешь аутсайдером, так и вовсе спишут в замыкающие, а там все просто - лети, отстреливайся, пока патронов хватит, жди, пока очередной спитфайр пушечной очередью поставит точку в твоей летной карьере. А ведь есть еще бомбардирское искусство, когда штурман, глядя в хитрое устройство, рассчитывает параметры сброса бомб. И только попробуй отвернуть или отклонится от его указаний.

Но это лирика, а практика укладывалась в простую математику. На один вылет у тяжелых четырехмоторных приходилось до трех процентов потерь. Казалось бы, три машины из сотни - это немного. Но десять вылетов - тридцать процентов, потеря трети первоначального состава. Экипажам "Грифонов" полагался отпуск после двух десятков вылетов, двадцать умножить на три равно шестьдесят.

- Эй! Харнье! Куда это ты вырядился?

Здоровяк Пинтер был на полголовы выше и в два раза наглее.

- Дай на твоей птичке покатаюсь!

Харнье развернулся, глядя наглецу в переносицу. За Пинтером стоял его экипаж, все как один - здоровенные лбы. Им бы самое место в танковых войсках, а не на самолете, пусть даже таком здоровом, как "Грифон".

- На своей катайся, - сумрачно ответил Карл.

Пинтер был достопримечательностью авиагруппы с приставкой "анти". Как он вообще попал в пилоты и почему до сих пор удерживался в дивизии "Грифонов" было загадкой для всех. "Тощий Пи" был более чем средним летчиком, зато с лихвой компенсировал это мерзким характером и какой-то запредельной, не иначе от дьявола способностью делать огромное количество мелких пакостей и не попадаться. Выбрать какую-нибудь жертву и по-мелкой отравлять ей жизнь было смыслом существования Пинтера, его хлебом и воздухом. Бить его было как-то несолидно, да и трудно технически, жаловаться начальству - бесполезно. Поговаривали о больших берлинских и марксштадских знакомствах и связях, благодаря которым невзрачный и противный персонаж пролез в авиацию и держался в ней до сих пор.

В последнюю неделю Пинтер цеплялся к Харнье и его машине. Было от чего, за своим агрегатом Карл следил как за отцовским наследством, гоняя техников и не гнушаясь самому лезть под железное брюхо в рабочем комбинезоне, а машина "Пи" представляла собой жалкое зрелище - неопрятная, в потеках масла, жрущая бензин как свинья помои.

- Слышь, доходяга гамбургский, как со старшими разговариваешь? Сейчас по лбу получишь, хе-хе.

Руки Харнье сами сжались в кулаки. Стоявший в нескольких десятков метров командир эскадрильи не обратил на конфликт никакого внимания. Или не захотел обратить. Карл схватил противника за плечо, но был отброшен в сторону ударом в грудь. Вскочил, озираясь по сторонам в поисках чего потяжелее, благо там, где самолеты, всегда под рукой что-нибудь подходящее.

- Прекратить!

Резкий злой голос сразу погасил конфликт. Пинтер было, дернулся, но, увидев командира группы "вундеров" - Остермана, сразу скис. Полковник был один, но перед его репутацией дрожали даже сторожевые собаки.

- Товарищ полковник, экипаж старшего лейтенанта Пинтера к полету готов! - решил не искать приключений "Тощий Пи".

Остерман осмотрелся, потом подошел к Пинтеру вплотную и неожиданно спросил:

- Хочешь, фокус покажу?

И пока тот недоуменно моргал, Остерман резко взмахнул левой рукой, щелкнув пальцами. А когда Пинтер и все прочие невольно проследили взглядами за левой, костистым кулаком правой резко ткнул толстяка под дых. "Пи" сложился, было, пополам, с сипением выпуская воздух, совсем как проколотая надувная игрушка, но полковник ловко подхватил его за шиворот и придержал на ногах.

- Еще раз увижу у чужого самолета, глаз выколю, - внушительно пообещал Остерман, поднося вплотную к лицу Пинтера согнутый крючком указательный палец, затем разжал хватку. Пинтер мешком свалился под ноги и пополз подальше, пыхтя и страдая. Его команда поспешила восвояси, предпочитая не связываться.

Остерман пошевелил пальцами и повернулся к Харнье.

- Хороший фокус, верно? - жизнерадостно спросил он. - В Берлине у одного русского подсмотрел, давно, тот с головой не дружил, но драться умел. А я тебя что, отпускал? - возвысил он голос, обращаясь к отползающему Пинтеру. - Старший лейтенант, где ваш самолет?

Пинтер попытался что-то сказать, но, судя по всему, Остерман был в курсе ситуации в части лучше, чем ее непосредственный командир.

- Быстро пошел к своей машине! Вот белая "тройка". Прилетишь назад - заставлю драить языком, до чего машину довел, летун недоделанный...

Рык Остермана все еще звучал над полем, а Пинтера как ветром сдуло.

- Ну что, сынок, пошли. Как зовут?

- Карл, Карл Харнье, товарищ полковник.

-О! Я тоже Карл. Тесен мир.

Харнье закончил отряхиваться и пошел следом за Остерманом к своей машине.

- Развели походно-полевой бордель, - рассуждал вслух полковник, - самые дорогие машины всех военно-воздушных, а набирают разный сброд. И командир у вас такой же, распустил все и всех. Хорошо, что мы нынче соседи. Ничего, этот вопрос мы решим. Почему по инстанциям не сообщил о непорядке в части?