И. Николаев - Новый мир.

Документов у парня не было никаких за исключением мятой бумаги, разваливающейся по сгибам с размытой печатью и смазанным текстом. Документ был выдан походной канцелярией семнадцатого Летучего отряда Завесы прикрывавшей восточную границу СССР. Согласно оному парень именовался Боемиром Шановым, имел сугубо пролетарское происхождение и последние три года вел богатую событиями жизнь. Был оружейником отряда, порученцем при его командире, дозорным и даже разведчиком.

Боемира пустили ночевать и сделали запрос. Очень быстро выяснилось, что семнадцатый летучий действительно существовал, был уничтожен в полном составе еще в прошлом году, в бою с очередной бандой любителей навести шороху на дальневосточном приграничье. За исключением одного человека. Теперь к Шанову отнеслись более благосклонно, посоветовав придти будущим летом к очередному набору, а пока что все места заняты. Боемир пожал плечами, вышел, сел у крыльца и стал ждать. Он ждал три дня, под открытым небом, лишь зябко кутаясь в ветхую одежонку, но все же дождался начуча Стерлигова. О чем они говорили, так никто и не узнал. Но Стерлигов приложил все усилия, чтобы Шанов был допущен к экзаменам вне общих правил. Парень "пролетарского происхождения" расколол как семечки стандартный экзамен, включая внеплановую алгебраическую задачу, и был зачислен.

Учеба пролетела как на одном дыхании. Шанов не обладал выдающимися талантами, но явно получил хорошее школьное образование и обладал дьявольской работоспособностью. Он мог бы стать звездой своего курса и начать феерическую карьеру. Тем более что Стерлигов быстро сделал свое учреждение одним из лучших в Союзе, и выпускники Новосибирского артиллерийского котировались очень высоко как прекрасные профессионалы. Но тому препятствовали два обстоятельства. Неясная и слегка подозрительная биография, фактически начинавшаяся с момента появления у ворот училища и очень специфический характер. Нельзя сказать, чтобы он был плохим человеком. Шанов был... никаким. У него не было друзей, он почти не общался с женщинами. Он вообще не нуждался в человеческом обществе. Досуг и почти все деньги Боемир тратил почти исключительно на книги по военному делу и классиков марксизма-ленинизма, которые он методично штудировал едва ли не наизусть. Естественные для молодого человека занятия и развлечения для него словно не существовали. Задевать и подначивать его быстро перестали - безобидные подначки и насмешки он пропускал мимо ушей, недружеские тоже, до определенного момента, когда неожиданно, без предупреждения бросался на обидчика и молча, жестоко дрался без всяких правил и ограничений.

Служба Шанова началась и проходила так же ровно и нечеловечески упорядоченно, как и учеба. Легкий на подъем, без семьи, он поездил по всей стране, побывал даже на учебе в Германии. Везде он держался одинаково - спокойно, чуть отстраненно. Вел жизнь аскета и трезвенника, тратя деньги лишь на привычный набор литературы - война и классики. Делал грамотные и полезные, но в целом безликие доклады на положенных собраниях, одобрял нужные решения партии, делал все положенные взносы. Любой другой на его месте стал бы предметом насмешек, но только не Шанов. Во всем, что он делал, не было ни капли наигранности или показной театральности. Шанов никогда не притворялся. Так он и шел, день за днем скромно и беззаветно служа коммунистической идее, не ища ни похвалы, ни награды, сопровождаемый насмешками одних и сдержанным уважением других, безразличный и к тому и к другому.

Но не зря говорят, что каждому человеку в жизни дается хотя бы одна возможность схватить за хвост птицу счастья, нужно только распознать ее и хватать крепче. Жизнь Шанова полностью и бесповоротно изменилась после курсов в Бонсдорфе, откуда он отправился в Китай.

Война всех против всех давно стала для Поднебесной обыденностью. Страшной, жестокой, кровавой, но обыденностью. И СССР не слишком радовался бурлящему котлу у собственных границ, исходящему кровавой пеной уже долгие годы. Приходилось терпеть, но времена менялись, СССР понемногу крепчал и с тридцать четвертого начал постепенно, а потом все активнее переламывать ситуацию в свою пользу. Довольно скоро на помощь подоспели и немцы, ловившие любую возможность потренироваться в настоящем бою. Новая помощь со стороны сильно качнула сложившийся баланс сил и очень серьезно обеспокоила японцев, уже добрый десяток лет провинцию за провинцией прибиравших к рукам Китай. Следом за японцами беспокоиться начали англичане. Больше войны - больше оружия и дохода, в Шаньдуне и Хэнане вновь зазвучала, казалось навсегда забытая, английская речь с американским акцентом.

И началось то, что сами китайцы потом поэтично назвали "временем великого лихолетья", когда иностранная помощь стала подобна щедрой порции бензина в костер. Нанкин, Шанхай, Ханчжоу. Следующие три года в этом заклятом треугольнике решалась судьба поднебесной. Мао, Чан Кай Ши, Одноглазый Цзолин, Чжан Цзучан и еще примерно три десятка генералов, маршалов и генералиссимусов непрерывно сражались за власть, а вместе с ними сражались японцы, русские и немцы.

Безусловно, одной из самых ярких и страшных страниц "Лихолетья" стала Сяолинвэйская осада.

Вообще-то, события развернулись южнее и восточнее самого Сяолинвэя у относительно небольшой деревушки, которую русские советники сделали временным продовольственным складом, полевым госпиталем и передовым пунктом. Собственное название пункта быстро забылось и для всех, включая самих китайцев, он стал "Малым Линем". В нем обычно находилось два-три десятка советников, возвращающихся в Нанкин либо наоборот, отбывающих далее, в строевые части и соединения Армии Надежды председателя Мао.

Знаменитым Малый Линь стал в ноябре тридцать пятого, когда генерал Цзолин по прозвищу Одноглазый в очередной раз договорился с японцами, заручился нейтралитетом Гоминьдана и попытался организовать быстрый бросок Третьей полевой армии на Нанкин. К таким наскокам, прочно обосновавшимся в Нанкине новомировцы уже успели привыкнуть, но на сей раз в составе орды Одноглазого действовали японские "кайсоку бутай", а сама операция оказалась неожиданно хорошо спланирована и подготовлена. Широким серпом войска Одноглазого шли строго на запад. Перед собой они гнали толпы беженцев, объятых смертным ужасом, а позади оставляли лишь выжженную пустыню и трупы. В гражданской войне быстро забывают, что такое жалость и единство...

Когда стало ясно, что дело плохо, Линь стихийно стал убежищем для бегущих от растянутых авангардов Третьей. В небольшом селении, которое сроду не видело больше двух сотен человек сразу, обосновалась почти тысяча китайцев и сто двенадцать бойцов Нового Мира - неполная рота немецких пехотинцев и русские артиллеристы. Был там и Шанов.