Роман Злотников - Царь Федор. Еще один шанс…:

Поскольку где-то неподалеку околачивалось крымское войско, численность которого определили максимум в десять — двенадцать тысяч человек (как потом выяснилось, изрядно преувеличили, ну не было в Крыму ныне столько воинов), я первым делом приказал насыпать вокруг нового, первого в истории русского военного лагеря в Крыму редуты (что суть те же бастионы, но не обложенные камнем), установить на них пушки, перекрыть промежутки между ними тройным рядом корзин с землей, извлеченных из рва. Затем разделил войско на две части, каждая из них превышала суммарную численность войска, которое, как мы полагали, может быть у крымского хана, и двинул вперед, за полоном. Если бы это было обычное крымское войско, закаленное в боях и походах, мы бы вряд ли рискнули переться в знакомую им до кустика и родную для них крымскую степь при таком мизерном перевесе, но сейчас, после всех побед — рискнули. В импровизированном лагере — земляной крепости осталась вся пешая часть войска: пять тысяч стрельцов, две тысячи казаков и все пушкари.

Только через шесть дней после ухода войска Тохта-мыш Герай рискнул атаковать оставленный нами лагерь. Три дня он кружил у лагеря, иногда подступал почти вплотную, но стрельцы и казаки встречали его слаженными залпами из пищалей и пушечной пальбой, а на четвертый решил ударить. Ибо его дозоры доложили ему, что большая часть войска урусов ушла, а в лагере осталось не слишком много воинов. А соблазн, наоборот, слишком велик — с этой стороны Перекопского вала стены Ор-Ка-пу были пока полностью исправны, и в случае успеха он мог бы, посадив в крепость свежий гарнизон, полностью отрезать всю мою армию от снабжения и, опираясь на свои крепости, спокойно и неторопливо уничтожить всю. Так что на четвертый день его тысячи, сымитировав, что снова всего лишь подъехали к редутам пострелять из луков, приблизились к лагерю и всей массой поперли на штурм. Нахрапом прорваться через тройной ряд высоких, в рост человека, корзин, засыпанных землей, не удалось, редуты тоже оказались слишком круты даже для пешего, не говоря уж о конном, поэтому, когда по скопившемуся у редутов войску начали бить сначала стрельцы и казаки, а затем и установленные и заранее снаряженные картечью пушки, крымчаки покатились обратно. Во время этой отчаянной атаки они потеряли еще несколько тысяч воинов. Наши же потери ограничились пятью сотнями убитых и раненных в подавляющем большинстве стрелами… да полутора тысячами пленных, которые под шумок перелезли через ров с той стороны лагеря, что противоположная атакуемой, и сдернули в степь…

К пятнадцатому июля отряд под командованием Ско-пина-Шуйского подступил к Гезлёву, но брать его Мишка не стал, а выслал парламентеров с требованием отдать все пушки, весь имеющийся в городе порох, немедленно освободить всех христиан-невольников и собрать выкуп в сто тысяч рублей. Сроку дал один день. Стены в городе были — одно название. Ну когда Крым последний раз видел осаду своих городов? Пушек набралось всего сорок штук. А вот рабов-христиан почти шесть тысяч. Денег, как я предполагаю, было куда более ста тысяч, но их было наиболее жалко. Поэтому Мишке пришлось для убедительности пожечь посады, набрав там около трех тысяч вполне пригодных для работы мужчин, многие из которых, правда, утверждали, что они вовсе не татары и мусульмане, а самые что ни на есть христиане, и, подкатив под ветхие городские стены пару бочонков пороха, сделать в них два солидных пролома. После этого горожане мгновенно выплатили увеличившуюся до ста пятидесяти тысяч (а вот надо было сразу соглашаться) сумму выкупа, выкатили все свои пушки и шесть возов с порохом, а также вытолкали за ворота всех христианских пленников. Кое-кого даже пришлось гнать взашей, поскольку нашлись и такие, что прижились и ни в какую не хотели уходить на волю. Но хозяева были слишком испуганы, чтобы обращать внимание на вопли жалких рабов…

На обратном пути на Мишкин отряд наткнулось бежавшее от Перекопа крымское войско и решило хоть здесь взять реванш. Но тот спешил казаков, укрыл их за возами с пушками и серебром (поскольку пушки были сплошь крепостные, на лафетах с четырьмя маленькими колесами, и снять их с возов и установить на лафеты просто не было времени), а затем, расстроив ряды крымчаков слитными пищальными залпами, атаковал сам. Короче — отбился, правда потеряв почти полторы сотни своих и еще около пяти сотен из числа рабочих — как полоняников, так и освобожденных. Но потери рабочих рук быстро восполнили, сгребая людей изо всех повстречавшихся на пути татарских деревень, в которых также оказалось много невольников-христиан, работавших на полях и в садах.

Я же двинулся напрямую к Кафе, самому разбойничьему гнезду, где находился легендарный, гремевший на все Черноморве и далее рабский рынок. Кафа оказалась гораздо более укрепленной, чем Гезлёв, но… населяли ее люди, имевшие еще меньше права именовать себя воинами. Так что я вывез из Кафы двести пушек и четыреста тысяч рублей, а также двадцать пять тысяч христианских невольников. После чего завернул к Чуфут-Кале, где, по слухам, хранилась ханская казна. Казна меня разочаровала—я нашел там всего где-то около ста двадцати тысяч рублей серебром, но зато в Чуфут-Кале я обнаружил еще около двухсот пленников — в основном имперцев, венецианцев, генуэзцев, за которых крымский хан собирался выручить неплохие денежки, в целом около миллиона рублей, по моим подсчетам. Хотя мне эти деньги и не светили, приятно было лишить крымцев столь славного дохода…

Всего этот рейд принес нам к концу августа шестьдесят тысяч рабочих рук. Христианам было объявлено, что в благодарность за освобождение они должны отработать на «стройках пятилетки» два года, после чего они будут вознаграждены и отпущены по домам или, если на то будет их воля, расселены по землям Российского государства, а татарам и остальным мусульманам — что через этот же срок они, при условии хорошей работы, также будут отпущены по домам. Продуктов с учетом захваченного в татарских деревнях скота и поставленных «тылом» хлеба и тушенки, пошедшей, кстати, настолько на ура, что она мгновенно стала в войске чем-то типа валюты, на которую можно было сменять трофейное оружие, одежду, сбрую и остальное, хватало. Так что работа закипела. А через три недели Тохтамыш Герай с оставшимся у него собранным совсем уж с бору по сосенке войском, куда он согнал едва ли не всех способных носить оружие жителей полуострова, всех секбанов гарнизонов всех своих крепостей, попытался снова атаковать лагерь, возможно даже не столько рассчитывая уничтожить мое войско, сколько хотя бы отбить своих и прекратить либо сколь возможно сильно замедлить работы. В принципе в уме ему отказать было нельзя. Все правильно рассчитал пар-ниша. Каждый день, каждая поднятая лопата, каждый установленный на место камень все сильнее и сильнее отдаляли его от власти над Крымом. И силы он сумел собрать немалые. Почти сорок тысяч человек. Вот только, в отличие от великолепно вымуштрованных тысяч прирожденных воинов-крымчаков, на этот раз у него была всего лишь огромная испуганная толпа кое-как собранного и дико разномастно вооруженного народа, девять десятых которого вообще ни разу в жизни не держали в руках оружие… Так что столь отчаянная попытка привела к тому, что сам он был убит, а сила под названием «крымское войско» окончательно исчезла с шахматной доски, перейдя в разряд величин чисто гипотетических…