Александр Маркьянов - Сожженные мосты. Часть 1

Закончив, генерал Тимур поклонился, выказывая этим повиновение шаху…

Шах встал со своего места, прошелся по комнате. Остановился перед картой, долго смотрел на нее, потом провел пальцем по острым отрогам Кавказского хребта…

— Кысмет… [11] Близкий аналог понятию «судьба» А как же быть с первоначальной информацией? Не далее как три дня назад ты мне докладывал, Тимур, что царь Александр просто ссылает любовника своей дочери. Как же быть с этим…

Тимур похолодел. Никогда не знаешь, когда шаха посетит гнев — а когда он его все-таки посетит остаточно самого малого чтобы лишиться головы

— Это и в самом деле так, Светлейший… Но в этом может быть и другой смысл, я счел что не вправе скрывать такое от царя всех царей… [12] Шахиншах так и переводится — царь всех царей

Шах повернулся от карты, посмотрел на Тимура своим только ему присущим взглядом — пронзительным и пустым.

— Ваше Сиятельство прикажет…

— Нет! — резко оборвал своего слугу шах — ни в коем случае. Агреман мы на него все равно не сможет не дать, это было бы оскорблением Его Величества Александра. Пройдет еще много времени Тимур, прежде чем ты начнешь постигать всю глубину отправления власти. Как только новый посол вступит на нашу землю — установите за ним наблюдение. Возможно, есть что-то такое, о чем не знает даже царь Александр — и если это так мы откроем ему на это глаза. Я сам приму нового посла и только тогда решу, что делать дальше. А теперь иди!

— Господин сотник, мы на подходе! Две минуты! — прозвучало в наушниках.

Сотник Петр Велехов оторвался от созерцания окрестностей в иллюминаторе

— Круг сделай над местом, прежде чем на посадку идти!

— Есть!

Вертолет слегка склонился вправо, пошел по широкой дуге над местностью. Казаки все как один пересели на левый борт, приникли к иллюминаторам.

Холмистые склоны, покрытые лесом, в основном хвойным и смешанным. Сверкающие на солнце ленты речушек. Узкие, плохо замощенные ленты дорог.

— Хреново будет здесь работать! — балагур и болтун, здоровенный хорунжий Певцов выразил общее мнение.

Еще бы не хреново. В таком лесу — видимость метров двадцать в лучшем случае. Густой лес, валежника полно — скрытно не походишь. Если есть травяной подрост — растяжку поставить за милую душу. Плюс еще то, что они здесь чужие, а те кто шарится по лесам — свои…

Лагерь располагался на вершине холма…

Это был обычный, укрепленный казачий полевой лагерь. Двадцать километров от Ченстохова на юг. Два ряда колючей проволоки, отгораживающей большое, примерно с гектар пространство, ровными рядами расставленная бронетехника и транспорт, несколько расчищенных и покрытых быстросъемными стальными плитами площадок для посадки вертолетов, вышки по углам, дозоры. Однообразное многорядье жилых модулей и палаток, кишащий в лагере народ — его было не так много, видимо, все «на территории».

Проклятая граница…

Это было одно из самых хреновых мест службы, какое только можно было придумать. Место, где почти сходятся границы трех империй — России, Австро-Венгрии и Священной римской Империи. Невозможно нормально ни дежурство на такой границе организовать, ни техническими средствами ее перекрыть. С воздуха толком не видно ничего, один лес — даже вертолеты как слепые ходят. Вариант что-то сделать только один — все-таки перекрыть границу датчиками движения и минами — то и другое местные научились обходить. И шарахаться по этим лесам рейдовыми группами, пытаясь остановить текущую рекой контрабанду.

Контрабанда…

Контрабанда здесь была всегда, на границе ею заняты целые семьи, целые поселки. Контрабанда — это образ жизни, это не преступное, а даже благородное по местным меркам дело. В контрабанду идут с малых лет, даже играющие в лесу и возле дорог пацаны имеют сотовые телефоны и стоит только увидеть казаков — сразу сообщают взрослым об активности властей. Соответственно, из пяти засад четыре оканчиваются впустую.

Контрабандой тащили все, что только можно. Оружие, спирт, сигареты, наркоту. Больше всего спирт. Что спирт, что сигареты в Российской Империи были обложены большой пошлиной, поэтому риск имел смысл — тащили и через горы, и через таможенные посты, в тайниках на машинах. Но это еще полбеды — бедой было оружие и наркота. И того и другого в последнее время стало подозрительно много.

А еще начались обстрелы. Лет десять назад такого не было — чтобы обстреляли таможенный или казачий патруль. Если попались — сдавались, благо за контрабанду максимальный срок — три года каторги. А сейчас, как повысили до пятнадцати лет — так и началось. Хотели как лучше, а получилось… неважно, в общем.

Вот их перебрасывали в числе прочих — самую настоящую рейдовую группу казаков- пластунов Донского казачьего войска — на усиление, имеющимися силами не справлялись. Не справлялись с потоком контрабанды через границу, даже вместе с таможенниками.

— Снижаемся! Готовность!

— Принял!

Сложновато будет, сложновато… Даже когда задачу ставили — про рельеф местности такой не довели.

Поднимая винтами бурю, вертолет медленно снизился до предельно малой — а потом как бы рывком притерся к посадочной площадке. Пилот двигатели глушить не стал — оно и понятно, его задача — довезти их и обратно, в ППД. Бортмеханик отодвинул в сторону люк, выбросил легкую алюминиевую лесенку, огляделся.

— На выход!

Один за другим, казаки-пластуны подхватили свое снаряжение, пригибаясь, прошли к люку. Их группа была чисто разведывательная, она не готовилась для боя и поэтому в ней было только четверо пластунов, а не шестнадцать, как в разведывательно — боевых группах. Командир — сотник Велехов, из Екатеринодара, крепкий казачина, много лет оттрубивший, как его отец и дед, на Восточных территориях (там и сотника выслуживший) и приобретший там несходящий, въевшийся в кожу загар. Пулеметчик — хорунжий Певцов из крупной станицы Вешенская, отпахавший срочную в десанте, самый здоровый из всех, неунывающий балагур, шутник, забияка, не дурак и выпить — а впрочем, какой казак дурак выпить?! Он таскал на себе пулемет ПКМ, три коробки по сто, и еще одно отделение его безразмерного рюкзака было сделано как хранилище заправленной в пулемет ленты на пятьсот патронов. Пятисот патронов, выпущенных очередями, хватало в любом случае — или чтобы оторваться, или наоборот — подавить противника огнем. Певцов был главной огневой силой отряда. Снайпер — единственный в группе пластунов русский, хорунжий Петров, старовер из Сибири. В казаки он попал случайно, из армии сосватали и ни разу об этом не пожалели. Петров учился у мастеров своего дела, в особом учебном центре, он умел передвигаться так, что мимо проползет — не заметишь при свете дня, он умел ждать выстрела на позиции несколько суток. И стрелял — дай бог каждому. Последним был самый молодой — радист, урядник Чебак, тоже из Екатеринодара, но из пригородов. Только три года как срочную отслужил, ну и… в поле ветер, в ж. е дым, как говорится.