Борис Орлов - Второе пришествие

– И что теперь? – Ивлев почесал нос. – Будем считать, что эксперимент не удался? Наверное, так будет лучше. К тому же, я тебе не хотел говорить: жена мне нашла место… ну, новое. Науки никакой, но денег – втрое. Так что, может, оно и к лучшему, а?

– Знаешь, Сань, я тоже хотел сказать, что перехожу на другую работу. В институте гроши платят, так что хрен с ней, с наукой…

– Ну, чего тогда, давай-ка вместе с парнем к нам в субботу, отметим окончание эксперимента…

– …Дети, мне нужно отойти по делу. – Воспитательница Наташа, молодящаяся тетка неопределенного возраста, торопилась: ее ждал новый ухажер. – За порядком пока последит Коленька Пржевальский. Коля, я на тебя рассчитываю…

Группа притихла. С Колькой было лучше не связываться: он дрался так, как будто в последний раз. И умел поддержать порядок…

Сергей Николаевич Пржевальский, скромный менеджер ООО «Сигма+», шел домой. Сегодня была зарплата, и в кармане у Сергея Николаевича был его месячный оклад – 32 000 рублей. Плюс премия – еще 20 000. «Надо будет Кольке новый телефон купить, – рассуждал Пржевальский, – а то ходит со стареньким «^ешешом». Небось, перед девчонками неудобно… Однако можно было бы и фонарь повесить, а то темно как у негра известно где…»

Задумавшись, он не заметил, как дорогу ему заступили несколько подростков. Пржевальский обнаружил их только тогда, когда один из окруживших его юнцов нарочито хрипловатым голосом спросил:

– Слышь, мужик, на пиво не добавишь?

– Ага, и на водочку с закусочкой, – явно издеваясь, добавил другой. – Ну, давай, давай, дядя, не жмись. Бог велел делиться, не слыхал?

«Во влип!» – облился холодным потом Сергей. Не так страшно то, что отнимут деньги, хотя это тоже очень плохо. Страшно другое: искалечат или даже убьют просто так, рисуясь своим молодечеством. А с кем же тогда Николай останется?

– Ребята, – голос звучит неестественно глухо, – ребята… Пары сотен хватит? – жалкая улыбка, чуть склоненная голова, – у меня больше нет…

– Проверим, – подростки, опьяненные своей силой и безнаказанностью, уже хватали его за руки, грубо шарили по карманам…

– Стой, братва, стой… Эта, типа, прощенья просим, ошибочка вышла. Не признали, Сергей Николаевич, эта, извиняемся… Тут темень, ва-аще, ни х… не видно, своих не узнаешь. Вы тока не подумайте чего, мы ж так, попугать, а бабла нам нафига не надо – капуста, в натуре, имеется… Мы пойдем, ага?

– Ага… – только и сумел сказать Пржевальский.

Он ничего не понимал, но попытался уйти с достоинством. Уже сворачивая за угол, он услышал голоса:

– И чего, Март, зассал? Чего козла отпусти… – вопрос прервался звуком удара.

– Ты, б…, за базаром следи, баран. Это, – голос понизился, но Сергей Николаевич все же расслышал, – это – Коляна отец, понял, урод? Тебе с Коляном объ-яснялово надо? Мне – на х… не надо…

…Пржевальский вошел в квартиру и с порога крикнул:

– Сынок, привет. Я пришел.

– Привет, бать, – из комнаты вышел сын.

Невысокого роста, одетый в старенькие домашние джинсы, он казался таким домашним, таким тихим, что Пржевальский невольно успокоился. В конце концов, совсем не обязательно, чтобы сын был драчуном или, того хуже, главарем этих питекантропов. Очень может быть, что эти оболтусы просто списывают у Кольки уроки и боятся, что лавочка закроется…

– Представляешь, – Сергей Николаевич поставил сковородку на плиту и теперь выбирал яйца для вечерней глазуньи, – меня сейчас какие-то обормоты чуть было не ограбили. Накрылся б тогда твой новенький мобильник, мне ж сегодня еще и премию дали…

– Кто? – сын перестал резать колбасу и пристально смотрел на отца, слегка закусив губу. – Ты не знаешь, кто?

– Да нет. Какие-то подонки из нашего дома. Один из них, Март у него кличка, узнал меня. Вот и отпустили.

– Хорошо. Это Андрюха Майский. Его все Мартом зовут. Со мной в школе учится.

– Вот поэтому, видимо, и отпустили…

– Ага, – сын встал из-за стола, – пап, я сейчас. Ты извини, я позвонить забыл…

Сергей Николаевич занялся ужином и не услышал, как сын, плотно затворив за собой дверь, тихо выговаривал в трубку: «Март? Зачем около дома? А я где сказал? Хорошо, пусть тебе будет стыдно…».

И, конечно же, он не знал, что после разговора с тихим и вежливым Колей Андрей Майский – Март долго сидел, содрогаясь от ужаса, и жалел только о том, что нет у него родственников в другом городе, куда не доберется Колян Пржевальский по кличке Абрек…

На кладбище было грязно, мокро и уныло – как и положено на кладбище. Александра Ивлева хоронили скромно. Когда разошлись немногочисленные коллеги и знакомые, у свежей могилы остались четверо: вдова с дочерью и Пржевальские – отец и сын. Сергей Николаевич подошел к Светлане, вдове Ивлева, и чуть приобнял ее. Светлану он знал уже очень давно – они были знакомы по институту. Ивлев женился тридцать лет назад, но супругу свою знал долго и ухаживал за ней еще в студенческие годы.

– Света… – интересно, что еще можно сказать, когда глупо и бессмысленно погибает человек, еще не слишком старый, и для его жены все обрывается со смертью того, кто был дороже всех? – Света, мы с Николаем поможем, если что…

Николай Сергеевич, стоявший чуть в сторонке, услышав отца, молча кивнул. А потом снова повернулся к Наташе, дочке Ивлева, которая тихонько рассказывала ему, что отца сбила пьяная девчонка, не справившаяся с управлением дорогущего «Ьехиза».

– …А опер нам сказал, что расследование установило, что у отца сердце остановилось прямо на дороге. И девица эта уже на мертвого наехала. – Наташа сжала кулачки. – Конечно, тот, кто своей подстилке эту тачку подарил, тот и в милиции отмазал…

– Как, ты сказала, фамилия того опера, который дяди-Сашино дело вел? – поинтересовался Пржевальский-младший.

– Рублев, старший оперуполномоченный капитан Рублев. Только я не говорила. – Наташа бледно улыбнулась. – Я тебя, Колька, всю жизнь знаю и сколько знаю – ты никогда ничего не забывал.

– Ага, – Николай тоже улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, успокаивающая. Потом он скорчил страшную гримасу и трагическим шепотом провыл: – Отдавай назад моего медвежонка!

Невзирая на тяжелую утрату, Наташа Ивлева тихо прыснула – она вспомнила, что, когда ей было лет пять, она забрала у Николая, к тому времени солидного пятнадцатилетнего джентльмена, забавного лохматого медвежонка. Это было ее едва ли не самое первое связное воспоминание. Николай тогда очень сердился: медвежонок был ему чем-то дорог, но потом остыл и никогда больше не вспоминал об этом. И вот, через семнадцать лет…

– Товарищ оперуполномоченный Рублев? Здравствуйте. Это Пржевальский Николай Сергеевич. Петр Иванович должен был вас предупредить… Очень хорошо. Скажите, пожалуйста: почему заключение экспертизы по делу Ивлева не доступно? Не знаю, сказали, что его нет. А кто проводил вскрытие и сделал заключение? Странно, он утверждает, что этого не делал… Вы знаете, товарищ Рублев, по-моему такое поведение называется двурушничеством… Хорошо, пусть вам будет стыдно…