Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов

— Ничего, — покачал головой Колька, проделывая ту же процедуру со вторым ботинком. — Не, это не там. Это мы тут в ботинки немного земли насыпали. Перед вылетом.

— Зачем?! — изумление моё росло.

— Затем… — вроде бы неохотно отозвался Колька, но потом пояснил немного смущённо: — Понимаешь… есть такое поверье. Если перед боем насыпать в обувь немного земли… то можно сказать: на своей земле стою, за свою землю дерусь — где бы ты ни был в это время. А если и убьют, то опять-таки — на родной земле.

— А… — начал я.

И заткнулся.

— Зароемся в сено и будем дрыхнуть, — пробормотал Сашка, вставая и покачиваясь. — Дрыхнуть. Шесть часов. Не, восемь. Десять тоже можно…

— Будете спать, пока не выспитесь, — через плечо сказал Денис, уже ходивший около парапланов. — Пацаны, как придёте на двор — поднимите Олежку Барбаша, пусть сюда идёт, мы с машинами должны разобраться. И ракеты снять… Кстати, Сашок, ракеты и установка тут ни при чём. Ты так дёргал, что провод электроспуска оборвал. Лучше б руки себе…

— Да пошёл ты… — вяло отозвался Сашка. — Не могу, спать хочу.

— Нет, в самом деле, всё отрываешь, что гвоздями не приху…рено, — не унимался Денис, с натугой катя "Саш'хо" к незаметному входу в ангар. — С цветомузыкой та же история тогда на дискаче была… Так Олежку пришлёте?

— Давай-ка сами всё сделаем, — сказал Колька. — Ты да я. Остальные — марш спать, это приказ.

— Я с вами, — вызвался я. Колька секунду смотрел на меня. Потом кивнул:

— Ладно. Втроём.

* * *

Четырёхдневный бой за Светлоград закончился вечером.

Было душно. Ветер с Маныча пахнул горелым металлом, соляром, жареной и гниющей человеческой плотью.

Дальше северных кварталов Светлограда бронечасти и мотопехота турок, поддержанные бандами калмыцких фашистов и американскими вертушками, не прошли. Попав в ловушку городских улиц, мгновенно потеряв присутствие духа, они начали метаться, стремясь только к одному — выбраться обратно. На улицах и за окраиной лежали сотни трупов в новеньких камуфляжах, чадили коробки танков и бронемашин… Снаряжение и оружие убитых — раньше трофейных команд! — уже начали растаскивать вездесущие пацаны… Подбирали и еду и, если оружие у них старались отобрать, то еду не отнимали даже самые свирепые из "трофейщиков"…

…По самым скромным подсчётам наступающие потеряли не менее четырёх тысяч убитыми, около пятидесяти единиц бронетехники, семь вертолётов и два истребителя-бомбардировщика. Разгромленные и деморализованные части 4-го турецкого корпуса бежали в сторону Маныч-Гудило, где их уже ожидали высаженные со старых вертолётов и надёжно укрепившиеся отборные десантные группы. По полевым аэродромам оккупантов вокруг Элисты молотила вся наличная артиллерия.

Отряды Северной Армии потеряли убитыми больше пятисот человек. Сейчас их свозили на окраину Ставрополя, где ещё в начале войны возникло само собой огромной кладбище. Ряды трупов вытягивались вдоль самодельной ограды, на которой жаркий ветер трепал разноцветные, разнокалиберные листки: "Уехали… ищи нас… ждём… погибли… адрес… сынок… папа, мама, я… бабушку похоронили…" Они лежали вместе — казаки, чэзэбэшники, военные, менты, эмчээсовцы, ополченцы… Русские, немцы, эстонцы, осетины, армяне, абхазы, греки, болгары, украинцы, сербы, калмыки… Православные, католики, ламаисты, протестанты, мусульмане, атеисты, язычники… Мужчины, женщины, старики, подростки, юноши, девушки, дети…

Православные священники отпевали всех, медленно продвигаясь вдоль растущих рядов.

На площади перед полусожжённой мэрией, прямо на земле, огромной, какой-то неживой кучей сидели пленные. Их было больше трёхсот — в основном турки. (Полсотни пленных калмыков калмыки же — из калмыцкого казачьего отряда "Наран Арслан" — забрали себе и, связав, деловито зарыли живыми в землю на старом карьере; помешать этому было просто невозможно…) Муравьино-жестокие со слабыми и пленными, сейчас они сидели неподвижно, глядя на окружавших их русских тусклыми мёртвыми глазами, в которых была только покорность. Отдельной группкой сидели наёмники из "Dynocorp" и двое штатовских вертолётчиков. Эти выглядели живее, но в глазах почти у всех был скрываемый изо всех сил страх, у американцев мешавшийся с недоумением: как же так?! Они — в плену?! У кого?!

Атаман Громов прибыл на совещание штаба армии прямо с позиций. Его конвойцы — набранные из старших кадетов бабычевского корпуса и тоже старших детдомовцев — отлично вооружённые и обмундированные, подтянутые, рослые мальчишки с закопченными лицами, кое-кто в бинтах — попрыгав с трёх "гусаров", бэтра и двух мотоциклов, немедленно свернули вентиль пожарного гидранта и, оставив троих на карауле, принялись с воплями и хохотом плескаться, вызывая добродушные улыбки у охранявших пленных ополченцев. Казалось, что ребята ничуть не устали; между тем за последние четыре дня конвой атамана потерял семнадцать человек из сорока… Лишь пятеро мальчишек, подойдя к пленным, встали возле них стеночкой, плечом к плечу. Стояли молча, ничего не делая, только глядели. Но среди турок многие вдруг начали истерично молиться, а один из американцев громко заговорил по-русски, путая слова:

— Мы пленные… мы только выполняли приказ… мы находимся под защитой Женевских конвенций…

— Лучше молчи, — сказал кто-то из мальчишек, и американец умолк.

* * *

— В общем так, — атаман Громов пожал плечами. — Совершенно непонятный эпизод. Вроде бы мелочь — два грузовика с боеприпасами, одиннадцать убитых — но странно. И нелепо как-то всё… Машка, это не твои?

Мария Лагутина, командующий авиацией и в прошлом знаменитая спортсменка-лётчица, пожала плечами и ехидно заметила:

— Раз нелепо — точно не мои… — и уже серьёзно добавила: — Да нет, не летали наши там.

— Может, осетины? — кивнул атаман начальнику разведки. Полковник Ботушев покачал головой:

— Я уже выяснял. Ни осетины, ни абхазы подобных операций не проводили.

— Может, у них самих что взорвалось? — предположил кто-то из офицеров РНВ. — Первый раз, что ли? Или партизаны…

— Там столько вражеских войск и такая маленькая территория, что партизан просто нет, — отозвался атаман. Задумался, хрюкнул горлом и подвёл итог: — Наверное, правда что-то у них само грохнуло…

— Между прочим, там твои конвойцы пленных убивать собрались, — заметила Лагутина, глядя в окно. — Петельку такую красивую на столбе наладили, тросик разноцветный… ой, это же шнур из театра, красиво как…

— П-п-пар-р-ршивцы! — вскочив, атаман рысью выбежал из кабинета.

* * *

Всё это совсем не было похоже на воздушный бой — даже из кино. С глухим громом невероятно высоко в небе крутили какие-то петли и зигзаги не меньше десятка серебристых точек, то и дело выстреливавших длинные прямые хвосты белёсого цвета, размазывавшиеся чёрными кляксами.