Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов

Мы с Витькой Фальком и Тошкой Задрыгой, задрав головы, следили за происходящим. Лошадь тащилась сама. Бидоны с молоком грозили выпасть. От того, что я не понимал даже, где там, наверху, наши, а где чужие, всё происходящее над нашими головами напоминало сильно тормознутую компьютерную игру с плохой графикой.

Неожиданно одна из точек превратилась в алую звёздочку, потом — окуталась чёрным и рассыпалась на быстро светлеющие дымные струйки. Буквально через несколько секунд то же произошло со второй, ещё через полминуты — с третьей. Розка наша остановилась и стала невозмутимо жрать траву на обочине. Мы не обратили внимания — игра обретала некоторую динамичность.

Две точки, резко снижаясь, помчались на юг. За ними гналась третья. Ещё две продолжали крутить карусель. И опять-таки две свернули в нашу сторону, а следом — ещё одна.

— Еб… — выдохнул Тошка. Мы и дёрнуться не успели, а прямо над нашими головами проскочили показавшиеся невероятно огромными короткокрылые серые машины с жёлтыми носами; следом — машина поменьше и поразлапистей, серо-серебристая с алым. Что-то сверкнуло. Нас накрыл жуткий грохот. Розка взвыла (именно взвыла, а не заржала!), освободилась от лишнего груза в виде меня и Тошки и помчалась в светлые дали через кусты, унося в телеге самоотверженно упавшего на бидоны Витьку.

Что-то подобное я испытывал уже — в тот страшный день, когда бомба ударила в мою школу. Я опять сидел на траве, ни фига не слышал, хотя Тошка, судя по всему, мне что-то орал, поднимаясь из придорожной канавы. По щекам у него текла кровь.

— …мотри!!! — прорвалось мне в голову.

Я обернулся в сторону вытянутой руки. И окаменел.

Метрах в ста от нас, не больше, горел и взрывался снова и снова самолёт. В стороны отлетали куски. К этому пожару вела вспаханная чёрная полоса. Она начиналась и того ближе от нас.

Бум. С тупым, мешочным каким-то, звуком на дорогу рядом с нами упало тело в оливковом комбинезоне. Мы вздрогнули и вскочили на ноги.

— Блин, лётчик… — выдохнул Тошка. Рядом с телом опустился неразборчивый оранжевый комок.

Осторожно, на цыпочках, мы подошли ближе. Ясно было, что лётчик мёртв, как колода. Он лежал, раскидав ноги в могучих башмаках, на опущенном стекле шлема четырёхконечной золотой звездой горело солнце. Комбинезон украшали многочисленны нашивки, но мне в глаза бросилась только одна — алый прямоугольник с белыми полумесяцем и звездой.

— Осман, сука, — процедил Тошка с такой ненавистью, что мне стало даже неприятно. — Не, ты въехал, Коль?! Наши их уделали! Не меньше четырёх сбили!

Я подумал, что среди сбитых вдали могли быть и наши машины. Но верить в это не хотелось.

— Готов, — Тошка толкнул ногой тело лётчика, огляделся и, расстегнув ширинку, принялся поливать шлем, бормоча: — На, освежись… виски из моей пиписки… тварь…

— Прекрати… — попросил я. Смотреть на это было противно. — Надо лучше сказать кому-нибудь про него.

— Точно, — опомнился Тошка. — Пошли телегу найдём, эту дуру Розку выпряжем — верхом быстрей.

— Пошли, — я шагнул, но заметил, что Тошка остался и быстро посмотрел на… — Ага, — уличил я его. — Ясно. Пестик заныкать хочешь?

В набедренной кобуре у мёртвого лётчика явно был настоящий "вальтер".

— Чего заныкать?! — ощетинился Тошка, выдвигая плечо. — Военная добыча!

— В зубы дам, — предупредил я. — Не косячись. Лучше давай разыграем — кому. У тебя всё равно уже есть "вальтер".

— Не… — он вдруг погрустнел. — Нельзя брать. Сразу начнут — куда дели, а ну вернули, паршивцы…

— Точно… — я ещё раз покосился на кобуру. — Пошли?

— Пошли, — согласился Тошка.

— Ну пошли.

— Пошли, я и говорю.

— Пошли! — я потащил его за собой за плечо…

…Розку, телегу и Витьку мы обнаружили недалеко от исходной точки — в кустах. Розка жрала траву. Витька сидел на бидонах, мрачно сплёвывая розовую слюну и трогая попеременно то левый глаз (он заплывал синяком), то правое ухо (оно опухло).

— Пришли? — поинтересовался мой старый друг. — Я зуб себе вышиб.

— Молоко цело? — Тошка принялся распрягать удивлённо на него покосившуюся Розку.

— Там теперь масло, — Витька снова сплюнул. — Я не знаю, как жив остался… Чё это было?

— Турецкий самолёт, — я запрыгнул на край телеги. Витька покосился на меня:

— Иди ты…

— Слово… Тошниловка! — окликнул я Тошку. — Если спи…шь по дороге пистолет — чесслово заложу!

— Не! Й-иии! — он хлестнул Розку ладонью и мгновенно исчез с глаз.

— Хорошо сидит, — заметил Витька не без зависти. — Время бы выбрать, научиться тоже…

— Ты не забыл, что мы сегодня тройкой летим? — тихо спросил я. Витька медленно завалился на спину, покачал головой:

— Не… — он смотрел в небо. Почти не щурясь. Потом сказал: — Молоко скиснет на такой жаре… Ник. А покатили эту телегу так?

— Чего? — я засмеялся. — Перегрелся?

— А чего? — он сел. — Всё равно просто так валяемся. Чего мы, не сдвинем её, что ли? Тут и осталось-то километра полтора. Вон же цех. Видно даже.

Я хотел ему сказать, что он придурок. Но вместо этого соскочил наземь и хлестнул Витьку по коленке сорванной былкой:

— Пошли, впрягайся…

…Вообще-то это было довольно тяжело. Ну — трудно, в смысле. Не совсем уж трудно, но нелегко — да ещё по жаре. Но Витька шёл рядом, встряхивал мокрыми от пота лохмами и чему-то улыбался. И я поймал себя на том, что тоже улыбаюсь. Улыбаюсь, хотя пот тёк по спине (мокрыми насквозь были даже трусы), в рот, в глаза и даже в уши.

— Ник, — Витька посмотрел на меня сбоку и снова улыбнулся. — Вот, послушай. Я стихи сочинил.

И, раньше чем я успел хоть как-то отреагировать на это сенсационное заявление, он начал читать — без выражения, просто говорить, глядя на дорогу впереди:

— В веках вытачивает русло,

Зовется и несется Русью,

Вскипая пеною берез.

Накрыла нас глухая весть.

И камни прыгают по следу.

Дотянем вряд ли до победы,

Но стать героем время есть.

Мы рвем арканы кадыком.

И головы, как камни, седы.

Пусть не дотянем до победы,

Так хоть дотянемся штыком.

В потоке времени броня

Царапает бока ущелий.

Глаза, как смотровые щели,

Полощут вспышками огня.

У нас мужик всегда солдат,

Пока бугрятся кровью вены,

Пока нас всех через колено

Не переломит перекат.

Но грудой сломанных хребтов

Точить еще сподручней русло.

Несемся и зовемся Русью.

И не удержит нас никто. (1.)

__________________________________________________________________________________________________________________

1. Я искренне прошу прощенья у неизвестного мне автора этих стихов.

* * *

— Во-от… Ну я стою, гляжу там перчатки. Боксёрские, в смысле. Больше никого нет, будний день… А продавец с каким-то своим знакомым ля-ля. А этот знакомый держит в руке диск. Я краем глаза смотрел, но всё равно видел — там классика такая, Вивальди.