Юрий Каменский - Витязь специального назначения

Солнечные зайчики прыгали на стенах, ложились на плечи супругов. Возле печки, что гнала потоки тепла, играли пёстрые котята, потешно подскакивая и нападая на свою мирно лежавшую мать. Тикали над столом старые ходики с кукушкой, их, маленько покумекав, наладил любопытствующий над неведомыми механизмами кузнец. Знакомое с раннего детства, это тиканье успокаивало. После изматывающего хождения по зимним тропам, да заснеженным лесам, — сущий рай. Фактически, пока меч добывали, всю зиму и прошастали, вон — весна за окном.

Все эти эскапады, конечно, вещь славная, но исключительно в смысле славы, вещи, как известно, преходящей и сомнительной. В плане же бытовом — тихий ужас. Неделями и месяцами спишь на земле у костра, когда лапник кажется царской постелью, ибо и на камешках спать приходилось.

Крепкий запах пота, мокрые стертые ноги. И жрать, пардон, при этом приходится что попало, зачастую стараясь не помнить, — что именно жрёшь. Мёрзнешь, голодаешь, убиваешь сам, прилагая дикие усилия, чтобы не грохнули тебя самого. Сейчас только расчувствоваться чуток и список сей уместиться только в толстой книжке никак не меньше «Саги о Форсайтах». Так что — стоп!

Только вот встаёт, в итоге, самый главный вопрос, — зачем? То есть — с какой такой сверхцелью совершаются эти, с позволения сказать, прыжки жопой в ширину? Прав на сто процентов старик Екклесиаст, ничегошеньки нового на этом свете не было, нет и не будет, всё уже было. Так и здесь. Нанялись они к Великому Кнезу по линии, скажем так, безопасности, и что?

Как-то незаметно за спиной сменили декорации, сунули в руки мечи и вот выясняется, что нужно, ни больше, ни меньше, спасать мир. Фу, делов-то!

Вот только старая израненная душа из тёмных глубин психики ехидно брюзжит: «Георгий Борисович, оглянись вокруг себя… В прежней твоей жизни сколько раз тебе говорили, что вот только на тебя вся надежда? И гордость и ответственность грудь распирали — если не ты, то кто? И ведь действительно совершал невозможное… Или почти невозможное, что, в принципе, не очень-то отличается.

Только оказывалось потом, что это было лишь частью «многоходовки», целью которой было не благо всего человечества, а шкурный интерес конкретного субъекта, ради которого ты бы и пальцем не пошевелил.

Ну, в принципе, это нормально, когда младую задорную юность от избытка кипящей в ней энергии направляют головой на нужную стенку. В юном дурачке сила играет, не направь его на эту стенку, он что-нибудь полезное сломает, что и ломать совсем не надо было. Так и пусть его, жалко, что ли?

Борисыч, но сейчас-то? Правильно. Очередной генерал тебя на очередную стенку лбом аккуратненько разворачивает и по плечу одобрительно похлопывает. Вопрос на засыпку — станем ли мы её бодать? Ответ — хрен вам, товарищ генерал-майор. Годы уже не те, опыт имеется. Надо с мужиками этот вопрос провентилировать. Кстати, предварительно проведя опрос местного населения. Хлопнула дверь в сенцах, в открытую дверь, с клубами морозца вошла его половинка.

Скинув с головы плат привычно процедила в крынки парное молоко из подойника. Ловко убрала крынки в подпол и загремела в закутке посудой. Скоро на печи заскворчало- забулькало, запахло томящимся мясом с картошкой, зашипело тесто на чугунной сковородке и вместительная миса стала наполнятся румяными оладушками. Накинув кожушок он, пока Милёна возилась у печи, управился в загоне со скотиной, а потом они дружно сели обедать.

— Милёнушка, расскажи мне о кнезе нашем.

Женщина недоумённо подняла бровь.

— Что про него рассказывать? Я его видела-то всего пару разов. Кнез, он и есть кнез.

— Кнез, солнышко, кнезу рознь. При одном крестьянина как липку обдирают, а при другом разумно остригают, чтобы новую шерсть отрастить успел.

Милёна рассмеялась, потом задумалась.

— Да нет, зря грешить не буду. Стрижет, как ты говоришь, разумно. На суде, говорят, зря не злобствует, хотя, конечно, судит по-кнезски, не по-нашему. Вот только…

— Что?

— Это вроде как нутром чуешь. Ты не баба, не поймёшь.

— Не мудри, любушка, я давно на свете живу.

— Ну… вроде красивый он мужик, видный, а только в постель с ним лечь не хочется. В глазах что-то такое таится, что лучше со змеёй рядом быть или в омут головой. Понимаешь ли?

— Понял, лапочка моя, ещё как понял. Чтобы я без тебя делал, солнце моё. Пойду-ка я, надо ножны к новому мечу заказать, да с Барсом пошепчусь. Мнится мне, убогому, что кнезюшка нашими руками хочет жар под себя загрести. А зачем нам в чужом пиру похмелье?

Милёна одобрительно кивнула, — это её сметливому крестьянскому уму как раз было понятно. Он шагал по улице, здороваясь со встречными, улыбнулся, увидев, как два соперника лет пяти, сопя, тузят друг друга. Подскочившая к ним белобрысая девчонка, возрастом разве чуть постарше их, быстро навела порядок, разогнав поединщиков хворостиной. Управившись с драчунами, она этой же веткой погнала своих гусей к речушке.

Протарахтела телега с пилами и топорами, мужики шедшие рядом отправлялись на заготовку леса, пропылили дроги, нагруженные плугом, — это спешили поднять пашню под новые посевы. Бабы с ребятнёй пластаются по хозяйству, где скотина приносила приплод, да в огородах, где пришла пора ложить огуречные гряды и перекапывать землицу. Все были при деле.

Андрей снимал полдома у пожилой вдовы, уплатив ей вперёд за стол и стирку.

— О, Борисыч! — обрадовался он, — а я уж думал, что «купца» [33] «Купец» или «купеческий чай» — когда чай заварен крепко, но не до такой степени, чтобы связывать во рту. В ходу у сотрудников милиции, моряков, МЧС-ников и прочего народа, чья профессия связана с большими нервными нагрузками и постоянным недосыпанием. в одиночку пить придётся.

— За компанию, говорят, жид удавился. Наливай, а то уйду.

Оба любили попить чаю в обществе друг друга, это с годами стало своего рода ритуалом. Андрей остро глянул на друга.

— Что, мысли гложут?

— Гложут, проницательный ты наш. А мне тоже можно своей проницательностью блеснуть?

— Валяй.

— И тебя гложут. На тему, — а оно нам надо?

— Блеснул, чего уж там. Почти дословно. И наши действия?

— А всё просто. Действуем, но с учётом наших интересов в данной исторической плоскости. А все эти ребята из дворцов, если что, пусть покурят. Они нам не сваты, не братья и не сексуальные партнёры. Мы экзистенциалисты или уже где?

— А как насчёт завета Петра?

— Какого? Апостола? Что-то я у него заветов не припоминаю.

— Нет. Императора Российского.

— А…»… брать деньги и не служить стыдно»?

— Да.

— Не знаю, как это увязать. Но мы приучены сначала служить России, а уже потом — конкретному правителю. Раз моя совесть молчит, значит, я правильно думаю.