Алек Сэй - Reich wird nie kapitulieren!

«Так, прикреплённая к стене коробка с дверцей на длинной стороне и двумя круглыми ручками справа — «микроволновка», средство для быстрого приготовления и разогрева продуктов. Принцип действия не ясен. Внутрь ставится холодная еда в стеклянной (почему стеклянной — надо выяснить отдельно) посуде, одной ручкой выставляется уровень мощности «микроволн», второй — время работы микроволновки. Стекло на дверце забрано мелкой сеткой. Важно?» — Ойген подчеркнул «важно» двумя чертами и, отложив записи в сторону, взял с верха кипы следующие листы бумаги, сцепленные большой нержавеющей скрепкой.

«Шкаф в углу кухни, с двумя открывающимися навстречу друг другу дверцами, петли которых закреплены на боковых стенках — холодильник. Со слов свидетеля (ох уж эти бюрократические тонкости!) марки «Электролюкс», произведено в Швеции. Чертёж внутренних отсеков прилагается».

Штурмгауптфюрер сделал пометку, предписывавшую послать запрос о фирме-производителе и ее последних разработках, и перешел к следующему рисунку.

«Изогнутая трубка, выступающая из столешницы, с ручкой на правой стороне — кухонный смеситель. Применяется для регулировки напора и температуры воды одной рукояткой. Схема регулирования прилагается. Ну, с освоением данного устройства у промышленности рейха проблем не будет».

Фон Рок принялся за следующий лист.

«Балконная дверь. Выполнена из белого материала, называемого свидетелем «пластик», химический состав и изобретатель неизвестны. Свидетель характеризует материал как непрочный, но сверхлегкий. Стекло двойное, особой конструкции, названное свидетелем «стеклопакет». Рисунок со слов свидетеля прилагается».

Ойген вздохнул. Работы был воз и маленькая тележка.

— Вильгельм, вы намекнули на личную беседу. — Адольф Гитлер испытывающее смотрел на шефа Абвера. — Скажите, зачем?

— Мой сотрудник не погиб этой ночью, мой Фюрер. Его знания столь велики, как и его возможности, что мы сочли необходимым убрать его из… общения с окружающими. Причем так, что даже высшее командование Рейха не будет об этом знать. Слишком многим известно про «объект К». Вот документы, относительно этого сотрудника.

Адольф Гитлер внимательно изучил предоставленную информацию, и вновь воззрился на Канариса.

— Вы уверены?

— Еще вчера я был уверен, что Аненербе — это полная фигня. А сегодня я не уверен уже ни в чем. — вице-адмирал развел руками. — Мы все видали даже этот его… калькулятор в «мобиле». Мы читали его показания о межконтинентальных ракетах, которые наводятся компами. Если Цузе… это фамилия того сотрудника… сможет хоть на десять процентов ускорить наше развитие в этой области… Мой Фюрер, последствия будут непредсказуемыми, но положительными.

— Хорошо. — Гитлер вновь задумчиво покопался в бумагах. — Этот юноша утверждает, что «Энигму» расшифровали благодаря тому, что потопленный U-бот обследовали американские подводники.

— Прошу прощения, Фюрер, я уже проконсультировался с нашим Геббельсом. Он так смеялся…

— Поясните, Канарис. — сухо произнес рейхсканцлер.

— Мой Фюрер, даже этот мальчик знает, что в войне с нами победили русские, а выиграли — американцы. Загребли жар чужими руками, как и в прошлый раз. Он ссылается на фильм, который видел. Американский. Но мы-то точно знаем, что подводного флота у американцев, почти нет, а с британским мы и сейчас уже на равных. Так что американские субмарины, как в фильме, не смогут ждать нас и уж заманивать — точно. Бой подлодок — это бой сонаров и выдержки капитанов. Рейхсминистр уверен — это пропаганда. Попытка приписать всю славу себе.

— Даже так?

— Советы же пали. Представьте себе, мой Фюрер. Завтра мы, совместно… да хоть с Люксембургом, атакуем линию Мажино. И прорывают ее люксембуржцы. Разве мы будем снимать фильм про них?

— Ах, Ева, как я устал. — Адольф Гитлер, владыка одной из самых могущественных держав в Европе, устало опустился на пол возле кресла, в котором сидела с книгой его гражданская жена.

— Ты себя совсем не щадишь. — ласковые руки Евы Паулы фон Браун нежно обвились вокруг шеи любимого мужчины, а губы, зарывшись в густые жесткие волосы, достигли макушки и запечатлели на ней поцелуй. Книга была забыта. — Столько работаешь. Это из-за сегодняшней ночи? Ты так мучаешься последние пару дней… Разве можно работать столько ?

— Милая, теперь мне предстоит работать вдвое больше. — Гитлер невесело усмехнулся. — Перспектива быть самым страшным тираном истории…

— Не смей! — Ева еще крепче сжала мужа руками. — Никогда не смей так говорить! Ты — великий человек, ты приведешь Германию к процветанию. Ты… Ты больше чем Бисмарк и Фридрих вместе взятые!

Ева Браун заглянула Адольфу в глаза, изящным движением покинув кресло, и твердо произнесла:

— Что бы ни случилось, я всегда буду верить в тебя. В твой гений. В твою любовь… Нет, не только ко мне! Ее я не смогла бы подвергнуть сомнениям и под пытками! В твою любовь к Германии!

— Ах, Ева… — Гитлер потянулся к любимой женщине, ладонь его скользнула по ее щеке. — Если бы ты только представляла, как мне дорога твоя вера. Без тебя я бы был ничем…

Он перехватил ее руку и страстно припал губами к кончикам пальцев.

Чего бы не говорили про Гитлера потомки, мужчиной он был страстным и куртуазным.

— Моя маленькая нимфа. [10] Рост Евы Браун составлял всего 165 сантиметров. «Маленькой нимфой» Гитлер ее и впрямь называл — это не выдумка автора. — Адольф припал губами к запястью Евы. — Патшерль…

Ночь была жаркой. Не в смысле климата.

Карла везли в автомобиле с занавешенными окнами, так что он понятия не имел, куда прибыл. Конечно, роскошные внутренние убранства здания наводили на мысль о том, что место совсем непростое, да и референт был чем-то смутно знаком, но такого… Нет, этой встречи он не ожидал. Четверо конвоиров, которым строго (при нем) было приказано с ним не разговаривать и все попытки разговоров с его стороны пресекать, провели его по длинным коридорам, роскошным, украшенными скульптурами лестницам, через приемную, и просто оставили в кабинете какого-то, судя по обстановке, высокопоставленного чиновника. Одного. Не приковали, не связали, просто аккуратно посадили на стул с высокой спинкой, и вышли.

Ждать пришлось около десяти минут — целую вечность для его истерзанного предчувствием концлагерей или казни сознания. А когда дверь в кабинет, не та, в которую вошел он, а другая, для хозяина, ведущая куда-то внутрь, отворилась…