Алекс Кун - Броненосцы Петра Великого

После выноса тела из церкви, раздались троекратные залпы сорока орудий, установленных на площади рядом с собором. При переносе тела на кладбище установленный порядок шествия был нарушен: бояре посчитали ниже своего достоинства идти за иностранными послами, и опередили их. Петр заметил это и позже в гневе сказал племяннику Лефорта: «Это собаки, а не мои бояре». Когда гроб при пушечной пальбе и беглом оружейном огне опускали в могилу, Петр, рыдая, упал на труп своего друга.

Лично на меня вся эта пышность произвела очень гнетущее впечатление. Особенно затаенная радость бояр. Посмотрел и на себя со стороны — ничуть не лучше. Мир праху твоему, авантюрист с шотландскими корнями. Чуть больше, чем за два десятка лет прошел ты всю Россию, от Архангельска до Азова, да еще и не по одному разу. Может так сложилось, но смерть твоя завершила целую эпоху, в жизни России — и открыла эпоху новую. Покойся с миром, в моей душе больше нет зла на тебя.

Поминки проходили в Лефортовском дворце, но даже это уже не вызвало неприятного осадка. Когда царь на короткое время вышел, многие бояре поспешили покинуть церемонию — благоразумно не сбежал за ними следом, и не зря. Вернувшийся Петр, встретил бояр на лестнице, и неприятности им были обеспечены.

Всем участникам похорон выдали золотые перстни с вырезанным днем кончины и «изображением смерти». Потихоньку обрастаю золотыми украшениями.

После того, как Петр потоптался на боярах, недостаточно активно скорбящих о Лефорте — Москва изобразила глубокую скорбь, хоть и продолжала тайно славить господа, забравшего «ирода заморского».

Петр, вместо того, чтоб уйти в загул — чего сильно опасался, ударился в дела государственные, прямо на поминках назначая, в том числе и мне, аудиенции на следующие дни. И все дела Петр делал с ожесточением — даже несколько страшновато становилось, особенно, когда он за шпагу свою хватался.

Такое состояние Петра было заметно не только мне. Уже вечером, после поминок, ко мне на подворье, ввалилась целая делегация бояр, из самых помятых на собрании. Просили не держать на них зла, и не рассказывать Петру о наших «размолвках». Готовы были богато откупаться. Зачем мне их богатые дары? Вроде как не бедствую. Изобразил из себя сноба, и довел бояр до неестественных цветов и до призрака дыбы, маячившей за их спинами. После чего предложил альтернативу. Они могут ничего не опасаться, став образцовыми исполнителями воли государя. Более того — буду пред государем всячески выпячивать их исполнительность и прогрессивность. А для этого составим с ними пакеты документов, по которым они в своих землях заводят новые порядки с завтрашнего же дня, чтоб сев крестьяне проводили уже по новым соглашениям. Наверное, не достаточно напугал этих шаолиньцев. Добавил альтернативу своему предложению. Так как Петр, в своем нынешнем состоянии, пугал даже меня, не то, что бояр — альтернатива никому не показалась излишне трагичной. И, кстати, вполне могла реализоваться.

Дал боярам два дня на размышления — потом у меня назначена аудиенция у государя, и наши разногласия стоит решить до этого момента.

За оставшееся до аудиенции время, бегал как угорелый между новыми приказами, типографией и научным городком, как начал называть поселок ученых.

Массированный поток приглашений на светские мероприятия игнорировать было так же никак нельзя — там везде указывалось, что они скорбят и прочее — игнорировать такое будет неправильно, могут наябедничать Петру, а он все еще невменяем. Но выход нашелся и тут. Вечером, развозил на эти мероприятия рыцарей. Напоминал себе разводящего караулов, который ездит с десятком караульных по городу и ставит их на посты. Сам на мероприятии только отмечался, отвечал на десяток вопросов, отбивался от десятка предложений, в том числе и откровенно эротических — не надо мне этого секса на минном поле. И раскланявшись с хозяевами, оставлял, за себя, одного-двух рыцарей, выезжал на следующий адрес.

В назначенный день встречи с боярами, пригласил к себе Макарова. Он, правда, был не в меньшем цейтноте, но уговорам поддавался. Вечером сидели с ним в кабинете, ожидали бояр и обсуждали сделанное. Бояре не торопились. Но все же приехали. Правда, не все.

Что ж, это даже хорошо. Теперь у меня есть пример пряника — бояре, которых буду расхваливать как самых прогрессивных, и пример кнута — бояре на которых пожалуюсь. А там посмотрим, что остальному боярству больше по вкусу придется.

Аудиенция у Петра начиналась после обедни. К этому моменту привел в порядок описания всего сделанного и перспективы, из этого вытекающие.

Петр принял на удивление с хорошим настроением, объяснившимся просто — из Карловиц вернулся думный дьяк Прокофий Возницын. Там проходила мирная конференция, на которой «Священный союз» терзал Порту. Стоит заметить, что этот самый союз там и распался. При переговорах с османами каждая страна тянула одеяло на себя и плевать хотела на остальных. Общей чертой у союза еще можно было считать, что они все не прочь были бы плюнуть на Россию, но сделать это уже опасались. Молниеносная летняя кампания ввергла в шоковое состояние не только султана, но и весь запад. Единственное, почему этот шок еще не перетек в новую войну — это посольство Петра, во время которого все могли убедиться — с Петром можно договариваться, и московиты — это более цивилизованный народ, чем они думали раньше. Да и просто страшновато западу было — вдруг и им на орехи достанется. Так что общая позиция западных стран стала выжидательной. И с этого молчаливого согласия Возницин додавил посланников Порты, заставив их подписать 24 января 1699 года мир, по которому за Россией оставались все отвоеванные на этот момент земли, в том числе крымские и босфорские.

Петр в лицах рассказывал, как Прокофий стращал османов нашими планами, следующим летом забрать себе еще и все восточное побережье Черного моря. А так как планы эти были вполне реальны — османы впечатлились и побежали жаловаться европейцам, с которыми, к этому моменту мирные договора уже подписали — с Россией торговались дольше всех. Но западные страны решили, по своему обыкновению, кинуть косточку медведю, авось он успокоиться и заляжет в берлоге. Так что мир подписали в полном объеме. Хотя, никто не говорил, что этот мир не будет нарушен.

После таких приятных известий перешли к делам внутренним, и занимались ими до ужина, на который меня опять таки, Петр не приглашал.

Но перед тем, как расстаться, невзначай так, завел с Петром разговор о полученном мною недавно письме архиепископа Холмогорского. Петр оживился, с архиепископом он был в очень теплых отношениях. Можно сказать, близкие друзья. Отдал государю письмо, специально для него и присланное Афанасием. Петр прочитал и задумался. После чего меня первый раз пригласили на семейный, так сказать, ужин.