Amargo - Хогвартс. Альтернативная история.

Монаха все не было, коридор не кончался, плавно сворачивая влево, и постепенно тематика картин начала меняться. Исчезли пытки и смертельные заклинания, горящие ведьмы и пронзенные в сердце вампиры, а их место заняли необычные персонажи и странные, часто необъяснимые сюжеты. На одной картине молодая девушка превращалась в дерево, которое начинало цвести, приносить плоды, а при наступлении осени покрывалось оранжевыми и желтыми листьями, чуть позже сбрасывая их вместе с остальными деревьями. На другой огромная волчица изображалась матерью многочисленных людей, что припадали к десяткам ее сосков. Волчица возвышалась над горами, между которых были написаны люди, а ее голова помещалась среди звезд, напротив полной луны. Обнаженный старик, сидящий в пустынной горной местности, умирал со спокойствием на лице; его тело начинало излучать свет, спустя недолгое время оставляя после себя только горстку радужных шариков. Это были совсем иные картины, и манера их написания не походила на то, что я видел прежде. Здесь чувствовался индивидуальный взгляд многих художников, оставлявших послания и рассказывавших истории, призванные не запугать или отобразить окружающую действительность, а передать тайну.

Чем дальше я заходил, тем меньше понимал, что происходит на полотнах. Иногда на них были написаны одни только меняющиеся цветовые пятна; мне казалось, это могли быть заклинания, действующие через цвет и движение, поэтому я предпочитал скорее проходить мимо таких картин и не смотреть на них слишком пристально.

Наконец, галерея закончилась, и летающие шары выхватили из темноты последнюю картину, висевшую в тупике коридора. Она была огромной, и когда я увидел ее полностью, у меня захватило дух. Неизвестный художник изобразил Азкабан. На переднем плане была та самая скала, куда аппарировали прибывающие в тюрьму, но маяка на ней еще не построили. Азкабан стоял посреди бурного моря, его вершина скрывалась за темными облаками, а вокруг острова летало несколько драконов. Мое появление не осталось незамеченным. Один из драконов отклонился от своего курса и направился к скале. По мере его приближения я увидел, что дракон приручен: им управлял всадник, чей внешний облик никак не соответствовал времени вероятного написания картины — вряд ли она была создана раньше 19 века. Всадник походил на древнего воина: бородатый, в рогатом шлеме, в одежде из шкур и меха, он держал в руке необычно длинную палочку, сжимая ее не за конец, а за середину.

Дракон опустился на скалу, воин спешился и подошел к краю картины. Теперь он обрел свои нормальные размеры и стоял в полный рост, хотя высоким не был: если б не рогатый шлем, всадник оказался бы не выше меня.

Он что-то спросил на незнакомом языке. Я пожал плечами и отрицательно покачал головой, давая понять, что не понимаю. Воин недовольно нахмурился и сделал рукой с палочкой быстрое замысловатое движение. Воздух заколебался, сгустился, и рядом с ним возникла слегка прозрачная, но вполне четкая фигура Дамблдора.

Я был ошеломлен. Кажется, мне просто суждено повсюду на него натыкаться! Когда-то Дамблдор действительно упоминал, что спускался вниз, где встретил моего монаха, но тогда этот "низ" представлялся мне чем-то вроде большого чулана со старыми, сломанными партами, ржавыми кандалами и никому не нужными картинами. Однако теперь я несколько иначе взглянул на его завещание и мог лишь досадовать на свою недогадливость и нелюбопытство. За прошедшие месяцы мне ни разу не пришло в голову посмотреть, что собой представляет карцер. Я мог бы узнать о нем больше, а теперь на это совсем не оставалось времени.

Однако воин ждал ответа. Вытянув правую руку, я взмахнул палочкой и через секунду держал на ладони кусок белой пастели. Подойдя к соседней стене и встав так, чтобы воин меня видел, я схематично изобразил берег озера, гробницу и лежащее в ней тело. Некоторое время всадник изучал мой рисунок, а потом молча указал палочкой на меня. Я расценил это как вопрос, что я тут делаю, стер изображение гробницы и как мог нарисовал своего монаха. Казалось, он вышел не слишком похоже, однако воину вполне этого хватило. Он начал громко и агрессивно говорить, размахивать руками, а потом сплюнул и указал на стену по правую сторону от меня. Закончив свою гневную речь, всадник вернулся к дракону, все это время спокойно сидевшему у края скалы, забрался на него и коснулся палочкой длинной шеи. Распустив темные крылья, огромный ящер прыгнул с обрыва вниз, и через секунду они уже летели к Азкабану.

Убрав со стены пастель, я повернул назад, твердо вознамерившись найти монаха, и отыскал его неподалеку от лестницы, на картине с изображением преследования, поимки и убийства оборотня. Монах стоял на краю поля, где разворачивалось действие, и улыбался той самой неприятной улыбкой, с которой я его нарисовал.

— Что, нравится здесь? — спросил я.

Теперь монах вел себя иначе, чем в кабинете Макгонагалл, и был готов к общению. В ответ на мой вопрос он неторопливо кивнул.

— Ты — мое творение, — продолжил я, — и чтобы превратить твою жизнь в кошмар, мне не нужно загонять тебя в рамку.

— Хочешь, чтобы я вернулся? — сиплым голосом проговорил монах.

— Нет, — ответил я. — Наоборот. Я хочу, чтобы ты остался. И отвечал на вопросы, которые я буду тебе задавать.

Это понравилось монаху больше, чем перспектива возвращения. Он приблизился к краю картины, сюжет которой начал повторяться, и крестьяне, ушедшие было в деревню, вновь погнались за воскресшим оборотнем.

— Что это за галерея? — спросил я, указывая на коридор.

— Здесь изгои, — ответил монах. — Полезные изгои. Во всяком случае, некоторые из них.

Это я уже понял. Если Дамблдор спускался сюда пообщаться с всадником на драконе, вряд ли он делал это лишь с целью приятно провести время.

— Ты бывал на картине с драконами?

— Бывал.

— Только на скале?

— На скале, — прохрипел монах, улыбаясь. — Как бы я смог перелететь?

— Веди себя прилично, — сказал я. — И выучи язык.

Монах не отреагировал, сложив руки на толстом животе и глядя на меня с некоторой долей снисходительности. Своенравное создание, но, кажется, с ним можно было иметь дело.

— Советую научиться приносить мне пользу, — продолжил я. — И вспомнить дорогу к своей рамке, если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в постоянное умирание и воскрешение.

— В темноте здесь все по-другому, — заметил монах. — Это… — он указал на мертвого оборотня, — только для зрителей.

— Если я запущу к вам своего патронуса, ему будет наплевать и на зрителей, и на темноту, — пригрозил я. — Так что не торгуйся.

Монах изобразил смирение. Я направился к лестнице и пока поднимался к выходу, мне в голову пришла одна интересная мысль.