Валерио Эванджелисти - Обман

Прежде чем ответить, Мишель дождался, пока девочка принесет вино, хлеб и мясо.

— Сколько же существует иллюминатов?

— Кроме Ульриха и Пентадиуса я знаю не многих. Те, кто мне известен, группируются вокруг двора Екатерины Медичи. Это знаменитый астролог Козимо Руджери с братом Томмазо; Луи Ренье, владетель Планш, который тоже порвал с Ульрихом, но по причине того, что является гугенотом; геомант Габриэле Симеони, тот, что разъезжает между Парижем и Флоренцией. И есть еще англичанин, некий Джон Ди, о котором я только слышал и с которым ни разу не встречался.

— Да, я тоже слышал это имя, — заметил Мишель, отхлебнув немного вина. — Он блестящий врач, его не раз приглашали в Сорбонну, и занимается он проблемами кровообращения, как и Мишель Серве, бежавший в Женеву.

Мишель многозначительно улыбнулся.

— О да, Ульрих тоже специалист по кровообращению. Наверное, вы, как и я, видели анатомические страницы «Arbor Mirabilis» с крошечными нагими женщинами в сосудах.

Мишель не был уверен, стоит ли говорить о том, что у него есть копия рукописи. Он пока не понимал намерений собеседника.

— Кто вам сказал обо мне? — спросил он.

— Симеони, так называемый маг, вернее, его любовница, еще молодая, очень милая женщина.

Фернель отправил в рот кусочек мяса.

— Ее зовут Джулия.

— Джулия?

— Джулия Чибо-Варано. Она, уж не знаю каким образом, состоит в родственной связи с домом делла Ровере и большая приятельница кардинала Алессандро Фарнезе.

У Мишеля вырвалось восклицание. Он стиснул бокал, чтобы не выронить его из задрожавшей руки.

— Джулия Чибо-Варано! Снова она!

Фернель глядел на него удивленно.

— Вы с ней знакомы?

— Her, я видел ее только однажды, если не ошибаюсь, в Марселе, когда она принесла мне одну из копий «Arbor Mirabilis». Она действительно очень хороша, только тогда она была одета как судомойка. Потом я знаю, что она стала… имела отношения с моим братом Бертраном. И принесла ему много бед.

— В самом деле? — Фернель приподнял бровь. — Она говорила, что знакома с вами, но не рассказывала ни о Бертране, ни об «Arbor Mirabilis». О вас она отзывалась в высшей степени лестно.

От волнения Мишель позабыл о еде. Он спросил:

— У вас не создалось впечатления, что ей известно о существовании «Церкви»?

— О нет, — ответил Фернель с иронией, — Ведь мы говорим о женщине. Ульрих, правда, с большим пиететом относится к женщинам, но не настолько же он глуп, чтобы допустить их в свои ряды. Иллюминаты считают себя адептами рациональности, а именно этого качества женщины и лишены.

Мишель покачал головой.

— Когда-то я тоже был в этом уверен, но теперь сомневаюсь.

— Рабле, упокой, Господи, его душу, в своих книгах достаточно их изучил. Но что с вами?

Мишель вздрогнул, потом пришел в себя и прошептал:

— Почему «упокой, Господи…»? Вы хотите сказать…

— Да, он умер несколько месяцев назад. Но вы так разволновались… Вы что, были с ним знакомы?

Мишель и вправду разволновался, но постарался взять себя в руки. Он наполнил свой бокал и залпом его осушил. Потом наполнил снова.

— Да, я был с ним знаком. Но не будем об этом. — Он выпрямился, силясь удержать навернувшиеся на глаза слезы. — Но если эта Джулия Чибо-Варано не имеет отношения к иллюминатам и прислала вас ко мне, значит, у нее была на то причина.

— Было бы неточно сказать, что она послала меня к вам. Я сам решил вас разыскать, когда она дала мне прочесть некоторые из ваших сочинений.

— Какие же? — настороженно спросил Мишель.

— Прежде всего вот эти, — Фернель порылся в поясной сумке и вытащил пачку листков. Он взял верхний: — Эти стихи сочинили вы, как сказала Джулия, и некоторые из них поразили меня.

Он прочел вслух:

Мишель чувствовал, как сердце колотится в груди. Этот катрен никогда не был опубликован. В мозгу само собой всплыло имя, и так властно, что он не смог удержаться и вскрикнул:

— Жюмель!

Фернель удивленно на него посмотрел.

— Жюмель? А кто это?

— Моя жена Анна, — рассеянно пробормотал Мишель.

При других обстоятельствах он никогда не открыл бы домашнее имя жены постороннему. Но сейчас им овладело болезненное возбуждение. Он, хоть и не без труда, научился глубоко любить Жюмель и видел в ней человека, которому мог доверять. А теперь вдруг оказалось, что его записи попали в чужие руки. Кто, кроме нее, мог их распространить? Значит, несмотря на все уверения, ее предательство продолжалось! Значит, нрав и замашки потаскушки не изменились.

Фернель вгляделся в собеседника, словно поняв, какие мучения тот испытывает, потом медленно покачал головой.

— Вот увидите, вы ошибаетесь. Ваша жена не виновата.

— Но кто же тогда пустил по рукам мои записи?

Мишель даже не заметил проницательности Фернеля. Тот говорил так, словно отвечал на мысли Мишеля.

Фернель рассмеялся.

— Да вы сами! Вы сами, мой друг, пустили их по рукам!

Он налил еще вина удивленному Мишелю, справедливо полагая, что это ему не помешает.

— Вы, наверное, забыли, что отдали рукопись с пророчествами печатнику в Лионе, некоему Боному? Он и распространил этот катрен да и многие другие. И жена ваша тут ни при чем.

Мишель быстро осушил бокал.

— Но что Боному с этих катренов? — все еще неуверенно спросил он.

— Все очень просто. Печатней Бонома в Лионе часто пользуются гугеноты для издания своих брошюр. А мать Джулии, Катерина Чибо-Варано, связана с лионскими кальвинистами. Теперь понимаете, в чем дело? — Он указал на пачку страниц. — Видите, это же не ваша рука. Это копия.

Мишель одновременно почувствовал и облегчение, и укол совести за то, что заподозрил Жюмель в обмане, и страх оттого, что стал объектом чужого внимания. Он нервно сглотнул.

— Почему эти стихи вас так поразили? — спросил он, надеясь пустить разговор по другому руслу.

— В них предсказывается смерть Генриха Второго. Это о нем вы говорите «сердце, сила и слава», ведь так?

— Так; по крайней мере, думаю, что так.

— Ну а то, что Франция со всех сторон окружена врагами, очевидно для всех. Но вы еще предсказываете, что после смерти короля мальчик, который ему наследует, неизбежно получит покоренную и разбитую страну.

— Наследнику трона девять лет.

— И источником еще больших неприятностей будет другой кандидат на трон, которому сейчас больше доверяют: а именно Антуан де Бурбон, король Наварры. Я правильно излагаю вашу мысль?