Федор Березин - Война 2011. Против НАТО.

— Кто ж воны? — интересуется Корташев, как добрая старенькая медсестра, ассистирующая детскому доктору на амбулаторном приеме.

— Вони, — косится на Первушина Коломиец и несмело тычет пальцем. — Б'ють, дуже б'ють.

— Бьють? — переспрашивает Владимир Иванович. — Ну-кс, піди сюди.

Он манит большого Коломийца несколько в сторону. Младший сержант донельзя рад отодвинуться подальше от маленького тарантула Первушина.

— Б'ють ні за що, — сообщает он подполковнику. — Нічого не зробив, а б'ють.

— Бьють? — голосом добрейшей нянечки снова переспрашивает командир «первого» дивизиона, и вдруг несколько меняет ноту. — А чого ж ты расхрыстанан до пупа, а, воин?

Младший сержант ПВО теряется.

— Вони ж б'ють, — повторяет он несмело.

— Чего расхрыстан до пупа?! — цедит Корташов совсем другим тоном. Тут на его лицо словно рывком накладывается какая-то новая, зверская маска. Он делает быстрый удар правой без замаха и вскидывания, зато ловит сержанта на вдохе. Тот скрючивается: внезапный втык в солнечное сплетение это серьезное дело. Так можно и вообще укокошить. Однако Корташов прожил жизнь, он опытен.

— Эй, казак! — подзывает он дневального по КПП. — Этот воин кто по должности?

— Так это… Він молодший сержант.

— Я не про звание, казак, — терпеливо поясняет подполковник — Должность какая? И не парься ты на мове. Ни хрена ж не выходит, сам видишь. Должность его.

Сам подопытный, о котором говорят, все еще сидит на земле в скрюченном положении.

— Колома — он оператор, — соображает наконец несколько приторможенный Еремин.

— Оператор? Это хуже, — констатирует Корташов. — Слышь, Антон Иванович, оператор! — сообщает он Первушину. — А какой станции?

— Этой, как ее, блин… «Пэ-восемнадцать», пан подполковник, — вспоминает Еремин.

Понятненько, — кивает Владимир Иванович Корташов. — А сам… Сам кто по должности?

— Оператор приемных систем «Пэ-четырнадцать», — докладывает рядовой. — Но я еще не… это…

— Мало служишь?

Так, пан подполковник.

И на своей станции еще ничего не знаешь? так, — признает рядовой Еремин, в свою очередь ожидая зуботычины.

— Твоею бого в качель, — сообщает командир ракетного дивизиона. — Всего год в этой армии служат, с весны уж сколько месяцев, а солдат своего рабочего места «ні бачив ні звідкіля» [9] Не видел ниоткуда (укр.). . И ты б тоже заправился, рядовой, а то я добрый, добрый, но могу и ввалить под горячую руку. У нас-то «губы» нет — демократия, так что в замену, для профилактики.

Покуда солдат Еремин спешно приводит себя: хоть в сколько-то надлежащий вид, Корташов наклоняется над сержантом.

— Ну что, оператор, оклемался? Солнце, и вправду, собака, печет безбожно. Даже люди падают, надо же. У вас тут дедовщина в разгуле, да, сержант Колома?

— Коломиец он! — подсказывает Первушин. Колома — это кличка, так понимаю.

— Вставай-ка, оператор всех систем! — распоряжается Корташов. — А то сейчас еще добавлю. И с какого кренделя «дедуют», как думаешь, Антон Иванович? Ведь год всего-то служить, да и то минус отпуск. Где командир объекта, младший сержант?

— Так він же, капітан Жмара, він же… Так він же виїхав звідсі. — Коломиец всхлипывает, то ли о любезном начальнике, то ли о своей бедолажной долей.

— Кто за него?

— Та, нікого немає, пане подполковнику. Нікого з офіцерів зовсі. Тільки прапорщик Пацюк, тільки він.

— А ще офіцери? Невжеж одна людина?

— Старший лейтенант Пагодин у відпусткци — поясняет Коломийцев; он все еще всхлипывает: сам то он всегда не прочь, но вот самого его давненько не лупцевали.

Понял. Веди уж к прапору, — соглашается Корташов.

Когда-то небо над этой местностью было на надежнейшем замке. По всей округе было понатыкано столько всяческого убийственного для чуждых самолетов да еще и хитрющего железа, что какая-нибудь раскинутая вдоль опасного моря Ливия могла только завидовать. Причем в здешнем мелковатом внутреннем море в отличие от перенасыщенного авианосными группировками Среди земного таких хищников отродясь не водилось, а кабы они в те времена сюда сунулись, то пребыстро обратились бы в четко помеченные на лоцманских картах рифы искусственного происхождения. Причем, что интересно, данные рифы еще долго не оставили бы без усиленного внимания. Ихтиологи всяческих ведомств, в чине не ниже майора, ныряли бы в здешние воды ночи и дни напролет, лишь бы достать из покореженных трюмов какую-нибудь чудную электронную штуковину для последующего копирования и размножения на многочисленных электромеханических заводах.

Но те времена выветрились и из истории, и из голов, ныне все было по-новому Две огромные, переполненные городами и промышленным наследством, области прикрывали всего три ракетных комплекса. Как водится в наше, открывшее рот перед американским гением, время, ЗРК принадлежали к военно-воздушным силам, то есть расчеты носили синеватые, по-нынешнему «блакитьні» [10] Голубые (укр.). погоны. Однако на самом деле совсем вроде недавно эти комплексы относились даже не к упраздненным как вид вооруженных сил ПВО, а вообще к сухопутным войскам. Все ведь догадываются, что в навсегда канувшей в былины, в гости к Добрыне Никитичу, Советской армии любой танковый полк прикрывался от нападок воздушных стервятников: выводы из сорок первого пусть и с опозданием, но все ж таки были извлечены. Однако когда на ниве преобразований и «боротьби» [11] Боротьба — борьба (укр.). (В украинском языке «и» читается как «ы».) с «минучим» [12] Миновавшим (укр.). тоталитаризмом из войск ПВО повычищали всяческую древнюю «рухлядь» типа С-75, -125 и -200, внезапно выяснилось, что в примятой траве-мураве, на месте выдранных с корнем систем, почему-то не выросли никакие доблестные цацы «Пэтриотов» и даже чуть посмоктанные временем «Хоки». Приблизительно в таком же положении очутился когда-то Буратинко, ныне обзываемый по первоисточнику Пиноккио, когда наутро, прибыв с мешком собирать золотые, не встретил даже желудей. Но ведь старое, доблестное советское железо уже укатило в пункты приема «чермета», а особо везучее во всяческие не в шутку готовящиеся к расширению территорий Грузии. И тогда небо над Луганской и Донецкой областями полностью оголилось.