И Намир - В ТРЕТЬЮ СТРАЖУ [СИ]

И так день, и другой, и третий. Пять дней... "Полет проходит нормально", шесть... А вокруг идиллия и полное "благорастворение воздухов", буколические пейзажи, западноевропейская "сладкая" весна, и стремительно сходящий с ума мир за обрезом горизонта. Во всяком случае, если верить радио и добирающихся до них с суточным опозданием газет, тихая Европа начинала напоминать бардак, объятый пожаром во время наводнения. Но, наверное, такой она тогда и была, старушка Европа. Во Франции Народный Фронт, там капиталисты и штрейкбрехеры, коммунисты и правые, и бог знает, кто еще, а в Чешской республике война, и в Германии психоз: Гитлер грозит, но никому не страшно, а зря. А в Англии...

"А вот любопытно, - задавался иногда вопросом Федорчук, просматривая очередную газету. - С кем собирается воевать Великобритания? С СССР или с САСШ?"

Но это где-то там... за окоемом. А здесь "гранд плезир" и полный покой, который, как известно, нам только снится...

Сегодня - как и вчера, и позавчера, - начали с дыхательных упражнений. Вдох носом и "по-мужски", направляя воздух в район солнечного сплетения. И выдох - медленный через рот. Подышали, - Виктор ловил себя пару раз на "нескромных" мыслях, но всего только пару раз - затем, "распевки". Сначала простенькие: до-ми-соль, до-ми-соль-до... Пятнадцать минут такого "разогрева", и переходим "к водным процедурам", имея в виду, разучивание песен. Репертуар это святое, да еще такой репертуар. Но каждую песню нужно сначала "прогнать" целиком "по бумажке". Потом разобрать "по косточкам" и снова собрать, "ювелирно" работая над фразировкой каждой строчки. Виктор ночи не спал, вспоминая все, что знал о пении - хоть оперном, хоть эстрадном - и у букинистов в развалах на набережной Сены кое-какую литературу приобрел. Однако упрямство Татьяны, и ее желание всегда настоять на своем, могли - так иногда казалось Виктору - свести с ума даже хладный камень.

"А я не камень! И мне плевать, что там у кого и с кем пошло боком. Мы работаем или где?!"

Но сегодня что-то не задалось практически с самого начала. Как-то сразу взяло и пошло "не в ту степь". Хоть волком вой, но ощущение "неправильности" буквально висело в воздухе и сильно, хотя пока еще и не смертельно, отравляло атмосферу репетиции.

- Ты знаешь, - сказал, наконец, Виктор, - вроде бы, неплохо, но чего-то не хватает. И я, кажется, знаю чего именно. У тебя парижское произношение! Получается слишком мягко, понимаешь? А нам нужно... Я думаю, нужно добавить экспрессии, провинциального грассирования. Олег вроде говорил, - ты здорово изображала Мирей Матье? Может, попробуешь?!

Как ни странно, Татьяна не стала спорить, посмотрела сквозь ресницы, докурила сигарету - "Тоже мне певица!" - и усилила "р-р", нажав от всей души. Повторили еще раз целиком. И еще раз. После чего Жаннет, перейдя на русский, и уже совершенно другим тоном, заявила:

- Все, мон шер! Достаточно на сегодня. Я уже никакая. И потом нельзя перегружать связки, тем более нетренированные!

Виктор несколько опешил. Переходы ее "настроения" могли поставить в тупик кого угодно. Но, взглянув на часы, кивнул, соглашаясь - полтора часа улетело, и не заметили.

- Хорошо. Давай тогда над образом поработаем.

И началось.

- Как ты стоишь? - Не выдержал, сорвался, но сделанного не воротишь. - Ну как ты стоишь? Спину, спину прямо держи... - Репетиция продолжалась уже пятый час. Заглянувшую с полчаса назад экономку, они синхронно, почти хором шуганули так, что непричастную к их проблемам пожилую бельгийку, словно ветром сдуло. Судя по тому, что их больше никто не беспокоил, мадам Клавье запретила заходить в "музыкальный салон" кому бы то ни было. Во избежание, так сказать. И была права. Паны дерутся, у холопов чубы трещат , не так ли?

- Вот так. Взгляд в зал. Нет, не на кресла и ряды. Поверх голов на дальнюю точку. Представь, что перед тобой кирпичная стена. Глухая кирпичная стена. Красный кирпич. Серые швы раствора. Рассматривай, изучай её и одновременно пой, нет, просто проговаривай слова ...

Ну, казалось бы, что здесь не так? Простые истины. Сермяжная правда сценического искусства... Но, нет. Куда там! Жаннет устала и не хотела это скрывать, по крайней мере, от Виктора. Наоборот, на Виктора-то как раз и должно было обрушиться накопленное за утренние часы раздражение.

- Мосье Лежён, чем это вы мне морочите голову? - В её нарочито спокойную речь вплелись не то чтобы истерические, но какие-то откровенно стервозные нотки. - Уж не возомнили ли вы себя, часом, Станиславским и Немировичем-Данченко? Система Лежёна... Не звучит! Самого Константина Николаича переплюнуть решили? - Подняла она бровь и нахально улыбнулась Виктору прямо в лицо:

- Не верю!

- О! - Ну он ведь тоже не вчера родился, и "замужем не один год". - Какие мы слова, оказывается, знаем! Сергеевич он, мадмуазель, Константин Сергеевич!- Федорчука слегка мутило и поколачивало от усталости и еле сдерживаемого раздражения, которое вольно или невольно выплёскивалось вместе со словами, несмотря на все усилия сдержаться. - Веником убиться...умереть - не встать. Система принадлежит режиссёру Станиславскому. Но к нам она, мадемуазель, никакого отношения не имеет, даже если бы принадлежала востоковеду Алексееву[243]. толку от нее в пении всё равно с гулькин хрен. А у нас именно что певческая сцена. И тут не то, что там! - В сущности, он говорил правильные вещи, но, к сожалению, к ним примешивалось слишком много эмоций - его и ее - чтобы она его услышала. - В обычной жизни, мадмуазель, вы ужасно привлекательны и раскованы. Просто красотка кабаре и звезда шантана. Но как только становитесь к роялю - всё. Туши свет. Съёжится вся, скукожится, задеревенеет - хошь пили, а хошь строгай.

"Тоже устал, - поняла Татьяна, - и в чем-то прав, но..."

Но ее несло точно так же, как и его.

- Мне что, сплясать для вящего эффекта? - Вообще-то он ее ни о чем подобном не просил, даже напротив, но, начав "во здравие", не могла уже остановиться. - Хочешь, "цыганочку" сбацаю? - Жаннет повела плечами и развёрнутой во всю ширь грудью. И тряхнула, прокатила волну так, что сердце "мосье Лежёна" чуть не пропустило пару тактов. - Или ты танец живота предпочтешь? - И она показала ему, что может и так.

"Эк его!" - К кому она обращалась? Был ли это риторический вопрос, или она уже смирилась со вполне шизофреническим симбиозом зрелой москвички и сопливой парижанки?

А его действительно проняло, но не тот был Федорчук человек, чтобы поддаться. Ни демонстрация силы, ни лесть, ни такие вот провокации ожидаемого эффекта не вызывали. Но и без ответа не оставались. Ассиметричного .

- Угу. - Кивнул Виктор мрачно, вполне оценив силу воздействия женских чар. - Тоже мне Мата Хари, или кто там танцевал в шантане? Хочешь эффект усилить? Тогда не размахивай руками. Плавный еле заметный жест, поворот ладони... раскрытую ладонь к груди. - Он совершенно неожиданно для нее снова заговорил ровным, ну почти ровным, голосом, нейтральным, насколько мог, тоном. - Вспомни, Жаннет, сейчас так не принято. Это потом будут по сцене прыгать. Не играй лицом, - это не голос и не фортепьяно. - Он говорил, а в его голове издевательски-синхронно звучало знаменитое: "Запомни Харли, курок - это не..."[244]. Так явственно, что Федорчук даже на мгновение смутился и попробовал снизить пафос своей речи. Даже заговорил тише. - В зале могут быть слепые, но я точно знаю, глухих там не будет. Эмоция должна передаваться по возможности только голосом, жест идёт от недостатка эмоциональной составляющей в пении. Так написано во всех книгах. В конце концов - чему тебя учили в Москве?