И Намир - В ТРЕТЬЮ СТРАЖУ [СИ]

Ругающиеся соотечественники остались позади. С канала тянуло холодом, но снега почти не было. Так чуть-чуть и кое-где, но зато на деревьях, скамейках, бортах барж и катеров, везде был лед. И Ицкович, несмотря на выпитое, уже начал поеживаться в своем не слишком подходящем для такой погоды плащике.

- Так, - твердо заявил Олег, останавливая компанию на пороге открытого питейного заведения. - Или мы сейчас зайдем, или я дам дуба!

- Ни в коем случае! - Заявил Матвеев, обнимая Олега за плечи. - Мы не дадим тебе погибнуть, Цыц! Мы согреем тебя своим дыханием.

- Пошел на фиг! - Отмахнулся Олег. - Ну, по полтинничку и вперед?!

- Нет, - заявил на это с самым серьезным видом Федорчук. - На это я пойтить никак не могу!.. "Стописят" и ни граммом меньше, - Добавил он со смехом, оценив выражение лица Олега.

***

Из-за угла дома, красного, с белыми - хорошо заметными в свете фонарей - полосками кирпичной кладки, кто-то вышел. Очень невысокий и какой-то сгорбленный.

- Люди добрые! Помогите Христа ради! Век за вас Бога молить буду! - последней вещью, которую Степан Матвеев ожидал найти в новогоднем Амстердаме, был нищий, просящий подаяние на чистом русском языке.

Все трое остановились. Похоже, для Федорчука и Ицковича это оказалось ничуть не меньшей неожиданностью. Степан шагнул вперёд, собираясь рассмотреть это странное явление природы поближе, оглянулся по сторонам - ещё не хватало, расслабившись, нарваться на хитрую "подставу". Но поблизости никого не было - да и вряд ли кто рискнёт напасть на троих здоровых пятидесятилетних мужиков. Хотя соотечественники горазды на РАЗНЫЕ выдумки - в этом Степан убедился в казавшиеся теперь такими далёкими девяностые. Поэтому расслабиться он себе не позволил. Его товарищи остались несколько сзади - так что опасность со спины ему не грозила. Вблизи неизвестный оказался обычным сморщенным бородатым стариком в старом пальто.

- С Новым Годом, дед! - поприветствовал его Степан, - Ты что, действительно, русский?

- А как же иначе? - затараторил старик, - Русские мы, канешна. Вот, и документ по всей форме имеется, - и к удивлению Матвеева вытянул из кармана и протянул к свету какую-то странного вида бумагу, пожелтевшую, исписанную черными с завитушками буквами и украшенную выцветшей печатью с двуглавым орлом. Вот только птица эта показалась Степану какой-то очень уж старорежимной, да и сама бумага, скорее наводила на мысль о подорожной, чем о справке из посольства. " Сей документъ удостоверяетъ, что ...". Дальше и разглядывать не стал - какая разница. Раз люди умеют подделывать денежные купюры со всеми степенями защиты, то нарисовать какой-то мелкий квиток от руки для них - раз плюнуть. Он и сам, был грех, пару раз сделал парочку таких. Кстати, а что это вообще такое, "подорожная"? Да ещё со старинными твёрдыми знаками...

- Добрый человек, - повторил дед, - помоги душе християнской. Невмоготу мне здесь у немцев, занесла вот, дурака, нелёгкая. А теперь что ж? Которы год уже за грехи свои мытарюсь. На хлеб не хватает, побираюсь вот Христом-богом.

Что-то здесь было не так. Никак не полагалось этому человеку со всеми этими словами находиться здесь, в центре Европейского Союза на берегу амстердамского канала. И вообще какой-то это был СТРАННЫЙ нищий! Но додумать свою мысль до конца Матвеев не успел. Его раздумья прервал незаметно подошедший к ним Ицкович, молча сунувший в руку бомжа несколько скомканных купюр.

НИ ФИГА СЕБЕ!

- Помогай тебе Христос, - начал кланяться старик, - хоть и не нашей ты веры, а человек, видать, добрый!

На это Олег только хмыкнул и все так же молча отошел в сторону.

- Тримай, дiду, - теперь деньги протягивал хохол, - i щоб нiхто не сказав, що Вiктор Хведорчук блiжньому у нуждi тай не допоможе, - огляделся он вокруг.

Теперь, судя по всему, настала очередь самого Степана. Бомж это или не бомж, жулик или нет, русский он или не русский, а ударить лицом в грязь перед школьными приятелями Степан Матвеев, доктор наук и профессор, не мог. Поэтому он вытянул из внутреннего кармана пальто кошелёк и, не глядя, дал старику всю оставшуюся там бумажную наличность. Что там какие-то пятьсот евро? Один раз живём, в конце концов!

Вокруг было непривычно тихо. Исчезло даже шипение и треск ракет.

- Спасибо вам, люди добрые, - сказал дед, - уважили вы старика, ой уважили. Ну, раз вы ко мне по-хорошему, - поймал он за пальто собирающегося идти дальше Ицковича, - то и я с вами по-хорошему буду. Что вы у меня попросите, то ваше будет.

Теперь он уже не выглядел сгорбленным, сморщенным и вообще БОМЖОМ. Казалось, стоящая перед ними фигура светится изнутри.

- Говорите, что желаете, - объявил он глядя на всех троих разом, хоть это и было невозможно, - и ваше желание будет исполнено. Одно желание на вас троих. Говорите!

Это уже становилось если и не интересным, то уж всяко любопытным. Если бы у Степана была шапка, он бы сейчас, как в фильмах про старину, ударил ей о землю.

- Молодым быть обратно хочу! Чтобы мне снова было двадцать лет! Что, дед, слабо?

- Разве сейчас жизнь? - Федорчук то ли от волнения, то ли от выпитого снова забыл о своей мове, - Вот раньше была жизнь! Разные там джентльмены в бабочках, барышни в шёлковых платьях... Туда хочу! Що, не сдюжишь, дiду?

- Нудная у меня жизнь, старик, - вступил Ицкович, - дом-госпиталь-пациенты со своими геморроями, - снова дом. И так по кругу. Надоело! Хочу такую жизнь, чтобы чувствовать, что живу! Как? Отработаешь мои шестьсот пятьдесят евро, дедуля?

"От ты ж, жид пархатый!", - с восхищением подумал Степан. - Переплюнул всё-таки!

А старик оглядел всю компанию и произнёс:

- Ну что же, добрые люди. Многого вы хотите, но раз уж на то пошло... Не давши слова - крепись, а давши - держись, так, что ли? Утро вечера мудренее. И каждый получит по вере его!

Голос его неожиданно изменился, стал глубоким и сильным. Завыл холодный ветер. На указательном пальце левой руки яркой вспышкой блеснул огромный камень в невесть откуда взявшемся там перстне. Степан инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, старика уже не было. Ветер утих. По набережной по-прежнему брели группки празднующих Новый Год туристов.

- Sorry, could you tell us how can we reach the Nieuwmarkt place?[25]

***

Он не запомнил своего сна. Но что-то ему снилось, и это было что-то приятное, потому что чувствовал себя он сейчас выспавшимся и отдохнувшим. Открыл глаза и потянулся. Отбросил одеяло и с улыбкой встал с кровати, но улыбка ненадолго задержалась на его губах.

Судя по всему, он здорово погулял вчера. Можно сказать даже - ЧЕРЕСЧУР здорово, если умудрился влезть в чужие трусы. Трусы были странные: белые, шёлковые, длинные, почти до колен. Разумеется, он в жизни такие не носил, и вообще они выглядели какими-то... "Чем это я занимался вчера? Нет, в постели вроде бы больше никого нет. Или ОНА уже ушла? Как её, кстати, звали? Кого? Бред..." - эту ночь он провёл, к сожалению, один. Но больше так напиваться нельзя - действительно, до беспамятства.