И Намир - В ТРЕТЬЮ СТРАЖУ [СИ]

- Не спится? - Спросил он, наливая себе чего-то, что просто первым под руку попалось.

- Да вот перегулял, - пожал плечами Виктор. - А ты?

- Есть такой анекдот. - Вместо ответа сказал Олег. - Стоят трое мужиков. Мимо них проходит красивая женщина. Один другому: ты с ней спал? - Нет. А ты? - И я нет, а ты? - Спрашивают они третьего. И я нет, отвечает. И тогда все трое: ну и блядь!

- Это ты о ком? - удивился Виктор.

- Скорее, о чем, - усмехнулся в ответ Олег и выпил алкоголь, оказавшийся пастисом.

"Не страшно..."

- А Ольга?

- Помнишь фильм "Клуб Коттон"? - Спросил Олег, закуривая.

- Ну?

- Как Гир пьяную девушку спать укладывал, помнишь?

- Ну, так... не очень. - Признался Виктор. - А что?

- А то, - усмехнулся Олег. - Что та с Гиром хоть говорила...

***

Пробуждение было долгим и... нет, не мучительным, конечно же, но каким-то тягостным, что ли... Если бы еще знать, что она при этом имела в виду, но вот со знанием и пониманием дела обстояли пока более чем скверно.

"Hé là, fifille, t'en tiens déjà une bonne; t'as eu déjà ton fade[223], - подумала она, но мысль получилась не радостная, а скорее тоскливая. - А пить надо меньше или вовсе не пить... Ох!"

Но похмелье на то и похмелье, чтобы страдать.

"Avoir mal aux cheveux[224]... Очень верное заме..." - Она вдруг споткнулась на этом ничего не значащем, в общем-то, слове, потому что кое-что вспомнила, и воспоминание это едва не отправило ее в нокаут.

"Царица небесная!" - Она подняла край одеяла и заглянула туда, в теплый полумрак "маленького ночного мира".

Ну, что сказать? Все так и было, как подсказывали чувства. Да и без этого, сейчас Таня увидела, где на самом деле находится ее одежда, включая шелковые панталоны и бюстгальтер. Все это было очень живописно разбросано по комнате, но вот предметов мужского гардероба уже не наблюдалось. Они - эти предметы - исчезли вместе с мужчиной, вызывавшим теперь, что называется, на утро, весьма противоречивые чувства. С одной стороны ей было удивительно хорошо. То есть, голова болела, и мутило, что не странно, но в тоже время и хорошо было, в том самом, первозданном смысле слова. Впрочем, ничего удивительного! Хороший секс еще никому вреда не принес. А секс по смутным воспоминаниям, и в самом деле, был хорош. Вот только... Увы, но... Разумеется Степан симпатичный мужчина, и все такое, но она его в любовники как-то не планировала. Экспромт, так сказать, случился. И что с этим теперь делать? И как быть с Олегом?

"Ох!" - Вот мысль об Олеге и была той ложкой дегтя, что портила сейчас огромную бочку меда, в которой Татьяна искупалась прошедшей ночью.

Но с другой стороны, она ему что, жена или официальная любовница? Нет. А значит...

"И суда нет! Мадам, после того, что случилось этой ночью..."

- Господи, а что случилось-то? - Спросила она вслух, отбрасывая одеяло и вставая с кровати. - Я... - Но тут она увидела себя в зеркале и остановилась, любуясь, свей фигурой.

А потом она подняла взгляд и увидела глаза своего отражения.

"Вы бы очки солнечные, барышня, что ли, надели, а то... мда... "шлюха малолетняя" ... а не советская разведчица".

"Впрочем, - решила она через минуту, вволю налюбовавшись самой собой "красивой". - Одно другому, кажется, никогда не мешало. Нам просто об этом все время забывали рассказать".

Пронзительно пахло зеленью. В наэлектризованном воздухе накапливалось некое опасное напряжение, заставляя трепетать непривычное к этому сердце. Баст стоял у двери, ведущей с террасы в обеденный зал отеля "Дреезен", и любовался Петерсбергом и начинавшими темнеть пологими горами за Рейном. Было около шести вечера. Небо обложили тяжелые грозовые тучи, и, судя по первым, далеким еще молниям, освещавшим сливового цвета туши облаков, гроза должна была накатить с минуты на минуту.

"Гроза..." - вряд ли нашелся бы немец, которого не впечатлил бы вид, открывшийся сейчас перед Бастом: тревожный и поэтичный, как музыка немецких романтиков. Впрочем, возможно, он преувеличивал, и таких немцев было совсем немного. Пусть так, пусть преувеличение - чисто поэтическое, разумеется, а значит, простительное, но сам Баст был именно таким немцем, и в его ушах звучала сейчас... К сожалению, о том, чья музыка звучала в его ушах, он не мог рассказать никому. И даже про себя - вероятно, из въевшейся в плоть и кровь осторожности - называл композитора на итальянский манер Бартольди[225], но никак не Мендельсон. Впрочем, не в этом суть. Так или иначе, но над долиной Рейна разыгрывалась драма грозы, и Баст заворожено следил за ее перипетиями, разворачивающимися на его глазах под аккомпанемент "большого симфонического оркестра", только для него, Баста фон Шаунбурга, исполняющего третью - "Шотландскую" - симфонию c-moll[226].

Хлынувший с неба поток воды заставил Баста отступить назад, - в нишу двери - и прижаться к застекленным створкам. Движение показалось Басту слишком резким и поспешным, он оглянулся проверить: не заметил ли кто-нибудь случившуюся с ним неловкость. Но никто в его сторону не смотрел. Люди в обеденном зале заняты своими - по-видимому, совсем не простыми - делами. Спина Гитлера напряжена, он говорит что-то Герингу, и, хотя разобрать слова Баст не мог, ему показалось, что Фюрер раздражен и высказывает какие-то резкости. О чем может идти разговор? Вопрос возник в голове сам собой, без какой-либо разумной причины, и в то же мгновение, словно почувствовав запах крамолы - а чутье у того было чисто волчье - в его сторону обернулся Гейдрих. Их взгляды встретились, и Баст похолодел: в маленьких - "монголоидных" - косящих и бегающих, как у вороватого жида, глазках Гейдриха фон Шаунбург прочел свой приговор...

Олег проснулся рывком. Сердце колотилось, словно он, и в самом деле, только что узнал свою судьбу. Однако это был всего лишь сон и к объективной реальности он имел отношение такое же, как, скажем, роман Дюма к реальной истории Франции.

"Сон... Всего лишь сон..." - Олег встал с кровати и, подхватив по пути сигарету, подошел к окну. Отдернул тяжелую штору, закурил и посмотрел на речную долину. Разумеется, это была не долина Рейна, а как называлась эта река - он не помнил. Не было в помине и низкого предгрозового неба. Напротив, в этот рассветный час небеса сияли ангельской чистотой, и, разглядывая открывшийся перед ним пейзаж, Олег подумал, что оно и к лучшему, что его так резко вырвал из сна ночной кошмар. Не приснись сейчас такой бред, не увидел бы этой красоты и не сообразил бы, что и как теперь делать.

"Что-то же следует делать, не так ли?" - он затянулся, вернулся к кровати, взял с прикроватного столика свою серебряную фляжку и, глотнув пару раз прямо из горлышка, снова повернул к окну. Безусловно, он должен был что-то предпринять, и теперь понял наконец, что именно.

Люди по природе своей эгоисты, и мужчины в этом смысле отнюдь не исключения. Как раз наоборот, наверняка именно мужики придумали поговорку про быка и Юпитера. Но сколько бы ты ни повторял в сердце или вслух простые и бесспорные аксиомы, истина обычно еще проще. Переспав - и не однократно, а значит и не случайно - с Ольгой, Олег чувствовал, определенный душевный дискомфорт, некое томление души, и даже нечто, похожее на муки совести. Но и только. Никакой особенной трагедии в том, что произошло между двумя взрослыми людьми в отсутствии третьего персонажа, он не видел. Тем более никаких обязательств по отношению к Татьяне у него на самом деле и не было, гм... как и у нее к нему, и было ли между ними что-то такое, о чем следует говорить, осталось не проясненным. Все это так, но когда он услышал ее стоны...