И Намор - В третью стражу [СИ]

Однако, едва закончился фильм, Борис Захарович сам подошёл к зрителям с неожиданным предложением.

— Товарищ Сталин! Я взял на себя смелость предложить вам и товарищам посмотреть рабочие материалы к новому документальному кино в память маршала Тухачевского. Создатели фильма очень нуждаются в вашем совете. Материалов много, и решить какие из них важнее, без вашей подсказки, очень трудно. А тема политическая. Серьезная тема.

— Показывайте, товарищ Шумяцкий. — Соглашаясь, кивнул Сталин. — Покажите, что ваши работники отобрали для хроники, а мы с товарищами, — кивнул он на Молотова и Ворошилова, — посмотрим и посоветуем как вам из этих кусков лучше собрать целое.

Первые кинодокументы вызвали напряжённый интерес. Ещё бы, казалось только вчера человек ходил по земле, выполнял ответственную работу, представлял собой лицо Красной Армии, а сегодня... По заснеженным московским улицам, по направлению к Кремлю его прах везли на орудийном лафете. Траурная процессия за небольшой урной с тем, что осталось от маршала, растянулась на несколько кварталов. Вопрос о кремации не вызвал возражений по чисто технической причине: найденные на месте взрыва останки легко поместились бы в шляпную коробку. Урну с прахом замуровали с левой стороны стены, рядом с Валерианом Куйбышевым.

Сталин особенно напряженно смотрел все те куски, где покойный Тухачевский показывался в движении.

— Товарищ Шумяцкий, — сказал он, наконец. — Нельзя ли сделать так чтобы отдельные эпизоды хроники показывались более продолжительно. Мелькание кадров не даёт возможности сосредоточиться и прочувствовать момент. Зритель не сможет в ином случае проникнуться тяжестью потери для всего советского народа. Мельтешение сильно мешает.

Следующие отрывки, показывавшие население читающим печальное известие в газетах и слушающим его по радио, не оставили равнодушным никого из зрителей. А вот съёмки митингов на заводах и фабриках Москвы и Ленинграда сильного отклика не вызвали и было решено не заострять на них внимания.

— Если сильно детализировать хронику митингов, товарищ Шумяцкий, — объяснил Генеральный Секретарь, попыхивая трубкой, — впечатление горя смазывается. Народное возмущение лучше показывать крупными кадрами. Гнев – чувство сильное и нуждается в достойном отображении на экране. Хорошо бы отдельно показать, как в воинских частях проходили траурные мероприятия, и сделать ударение на клятве военных "отомстим врагу"...

— Жаль только хроника немая. — Посетовал Молотов — Очень не хватает звука для усиления впечатления.

Ворошилов покивал головой, присоединяясь к его мнению.

— Звуковые материалы, товарищи, у нас тоже есть. — Шумяцкий темой владел, неподготовленным в Кремль не приезжал. — Отрывки выступлений на митингах, съездах, перед слушателями военных академий – немного, но для оживления хроники вполне достаточно.

— Это очень хорошо! Картинка, дополненная звуком, поможет создать в памяти народа целостный образ одного из вождей Красной Армии, автора многих побед в Гражданской войне. — Сталин говорил спокойно, отмечая ударения движением руки с дымящейся трубкой, зажатой в коротких крепких пальцах. — Такой образ, какой нужен нам, нужен истории. Впечатление от фильмы должно быть правильным – герой и боец пал жертвой фашистского террора. Мы не забудем и не простим. — Сталин немного помедлил, задумавшись о чём-то своём, и, сухо поблагодарив Шумяцкого, попрощался.

Так же в задумчивости, он шёл по крытому переходу от зимнего сада к кремлёвскому дворцу, казалось, не обращая внимания на спутников. Лишь в самом конце пути, Молотов решился нарушить молчание.

— Я тут вот что подумал: вопрос с Ежовым нельзя делать публичным. Открытости никак невозможно допустить. Удар по нашему авторитету, по авторитету большевистской партии и Советской власти будет слишком сильным. Да и много на этого... было... надежд. Слишком много. Если мы получили такой удар в спину, не стоит об этом кричать на весь мир...

Паручим это... таварищу... Ягоде... напаслэдок...

Ицкович проснулся внезапно – приснилось, что кто-то позвал по имени. И, что характерно, не Олегом назвал, а Бастом. Окликнули, он обернулся, и... все. А на повестке дня ночь, и сердце стучит как загнанное, и уже понятно, что больше не уснуть.

"Ну на нет и суда нет, не так ли?" — Усилием воли Баст подавил возникшее было раздражение и, встав с кровати, пошел на кухню. Последние четыре дня он жил на съемной квартире, и, главное, один. Это воспринималось как настоящее – без дураков – достижение, поскольку Кейт жить отдельно от него не желала и, великолепно играя "блондинку", пропускала все "намеки", какими бы прозрачными они ни были, мимо ушей. То есть, не вступая в пререкания, и, тем более, не признавая, что имеет место конфликт интересов, делала то, что ей хотелось. А хотелось ей... Ну, если не пошлить, то знать наверняка, чего именно ей хотелось, было невозможно. Очень неглупая женщина, и совсем не простая. Иди, знай ее резоны! Но четыре дня назад Баст нашел наконец подходящий повод, он же довод, — Операция – и Кисси вынуждена была "услышать" и согласиться. Война это святое. Кроме шуток. И без всякой иронии, потому что при всем своем показном легкомыслии et cetera [134] 134 , Ольга оказалась непримиримым врагом, как Гитлера, так и Сталина. Причем готова была подтвердить это на деле, ну а дел, как выяснилось, она могла и готова была переделать не так уж и мало. Врагу посочувствуешь.

"То есть, тьфу! — Мысленно сплюнул через плечо Баст. — Врагу посочувствуешь, но как раз и пожелаешь!"

— А я, что буду делать? — спросила Кисси во время очередного обсуждения операции.

— Ничего, мадам, — галантно склонил голову в полупоклоне Федорчук. — Вы нам и так уже безмерно помогли. Что бы мы без вас делали? Даже и не знаю. А теперь наша очередь что-то сделать.

— Да, да... — с рассеянной улыбкой ответила Кейт и закурила очередную свою декадентскую сигаретку, заправленную в мундштук.

Виктор не преувеличивал, хотя и драматизировал несколько для получения нужного психологического эффекта. В голове у Ольги сидело огромное множество фактов по истории 30-40-х годов, и всем этим богатством она щедро делилась с компаньонами, да и советы по ходу дела давала вполне дельные. Умная особа. И хитрая, но это небесполезное в жизни качество, скорее всего, принадлежало Кайзерине Кински. Тоже та еще штучка. Не зря же рыжая! Разговор закончился, а через некоторое время – буквально через пару часов – она Виктору "ответила", да и Олегу со Степаном тоже. И как "ответила"! Лучше бы пощечину дала, что ли. А так просто "фейсом об тэйбл", что называется – никак не меньше.