И Намор - В третью стражу [СИ]

— Изволите, что-нибудь еще?

— Да, пожалуй, — не оглядываясь, ответил Баст. — Две большие чашки cafe au lait [175] 175 ...

"Alboche [176] 176 ... — раздраженно подумала Жаннет, сразу оценившая жест Шаунбурга. — Что с колбасника взять? Si sabrer [177] 177 ... галантен до ужаса, а по большому счету, ну кто я такая, чтобы для меня кофе заказывать?"

— Представите меня своему der Chef [178] 178 и идите... отдыхать, — сказал фон Шаунбург, словно подслушав ее мысли.

"Что и требовалось доказать..."

Первый этаж, второй... Немец шел, как заведенный. Казалось, случись оказия, он так и до неба будет шагать.

Третий этаж. Коридор. Потертая ковровая дорожка гасит звуки шагов. "? 37".

— Здесь.

— Я вижу, — кивнул Шаунбург и отошел чуть в сторону. — Прошу вас, фройлен.

Жаннет постучала, услышала голос Штейнбрюка — "Войдите!" — и толкнула дверь.

— Густав, — сказала она, переступив порог. — Я рада, что ты не спишь. Это Карл, — указала она на вошедшего вслед за ней Себастиана. — Думаю, вам есть о чем поговорить. А, я, пожалуй, пойду спать...

— Да, милая. — Улыбнулся товарищ корпусной комиссар, как если бы приходился Жаннет добрым дядюшкой, а не всесильным начальником. — Отдыхай, а мы пока с господином ...

— Ригг. — Чуть склонил голову Баст. — Карл Ригг, к вашим услугам.

— Густав Мейнерт, — протянул руку Штейнбрюк.

"Цирк... Шапито".

Разумеется, Штейнбрюк понимал, с кем имеет дело. Знал, ждал... почти всего ожидал от опасного и в меру таинственного человека по имени Себастиан Шаунбург, но реальность превзошла ожидания. И этот гребаный der germanische Mann [179] 179 сумел удивить Штейнбрюка – жизнью битого, наждаком тертого и огнем пытанного разведчика-коммуниста. Семь человек "наружки", много это или мало? Вечером, в непогоду, на полупустых улицах чужого города – когда любой человек торчит, как мишень в тире – этого должно было хватить за глаза, но не хватило: фашист увел das kleine Luder [180] 180 , как вор бумажник. Ловкость рук, господа-товарищи, ловкость рук... и никакого мошенничества. Быстро, красиво, на глазах у обалдевшей от такой наглости публики.

"Твою мать!" — Выругался по-русски Отто Оттович и закурил очередную папиросу, но табак не помогал. Во рту было горько и сухо, а на дворе сырая холодная ночь, и совершенно непонятно, как ко всему этому относиться. То ли пора уже бить тревогу, то ли обождать до утра – авось, обойдется, как говорят русские Genossen...

В дверь стукнули. Коротко, нервно, поспешно – явно на бегу... Тревога? Вероятно, да, но такая, мать ее, тревога, когда поздно уже что-либо предпринимать. Бежать? А зачем, собственно? В кармане пиджака у Штейнбрюка лежали "подлинные" документы на имя Дмитрия Вольдемаровича Паля – русского немца, профессора московского университета, находящегося в Бельгии на вполне законных основаниях. Да, и в любом случае, не успел бы. В дверь постучали – он только и успел, что вернуться к столу, стоящему в глубине просторного номера, и сесть на стул. Даже папиросу новую – взамен измочаленной в зубах – закурил. Достал из портсигара, зажег спичку, прикурил, задул огонь... и в этот момент снова постучали в дверь номера. Стук, однако, был совсем другой: тихий, вежливый, как бы извиняющийся.

"Не он... но, может быть, она?" — Впрочем, если даже это и Жаннет, то пришла она к нему не одна, сомнений у Штейнбрюка на этот счет не было. Не стал бы наблюдатель такую "панику" изображать, в случае ...

— Войдите! — Громко сказал Отто Оттович, и дверь качнулась внутрь комнаты.

На пороге стояла Жаннет, а рядом с ней...

Ну, что ж, словесный портрет "садился" на фигуранта, как хорошо сшитый костюм. Да и фотография, единственная, оказалась подлинной.

— Густав, — сказала Жаннет, как-то не слишком уверенно переступая порог. — Я рада, что ты еще не спишь. Это Карл, — и она чуть повела подбородком в сторону вошедшего вслед за ней Шаунбурга. — Я думаю, вам есть о чем поговорить. А я, пожалуй, пойду спать...

— Да, милая. — Кивнул ей с улыбкой Штейнбрюк. — Отдыхай, а мы пока с господином ...

— Ригг. — Чуть склонил голову фашист, с любопытством рассматривая своего будущего собеседника. — Карл Ригг, к вашим услугам.

— Густав Мейнерт, — протянул руку вставший со стула и шагнувший навстречу немцу Штейнбрюк. Это был еще один его псевдоним.

– Bonne nuit! — Сказала по-французски Жаннет и, повернувшись, вышла, оставив дверь открытой.

– Der ruhigen Nacht! — Пожелал ей по-немецки спокойной ночи Шаунбург.

Штейнбрюк промолчал. А через мгновение в проеме двери вместо девушки появился официант из ресторана. Он вежливо пожелал, господам, доброй ночи и, поставив на стол коньяк, сельтерскую, сахарницу, молочник и две чашки с кофе, поспешил оставить мужчин одних. Вот он закрыть за собой дверь не забыл.

И Штейнбрюк его не разочаровал. Вообще, следует отметить, что несмотря, на общую нелюбовь к товарищу Сталину лично и к коммунистической партии в частности, имелись у Ицковича некоторые весьма укоренившиеся сантименты по отношению к "комиссарам в пыльных шлемах". Шло это еще из детства, от рассказов "пламенного революционера" дяди Давида, командовавшего в гражданскую партизанским отрядом где-то в восточной Сибири, и весьма художественных повествований другой персональной пенсионерки – тети Цили Бунимович, приходившейся Олегу на самом деле седьмой водой на киселе, но имевшей партийный стаж аж с одна тысяча девятьсот одиннадцатого года, когда она юной гимназисткой вступила в партийную организацию Бунда [181] 181 в Вильно. Разумеется, взросление, эмиграция, открытие архивов и всякие разоблачения, хлынувшие в эфир и на бумагу с началом перестройки, изменили его взгляды, но что-то – вопреки логике и доводам разума – все же оставалось глубоко запрятанным в сердце, душе, или еще где – да хоть бы и в подсознании, — и теперь Ицковичу, неожиданно попавшему в это самое "прекрасное и ужасное" время, совсем не хотелось оказаться разочарованным. По идее, им всем – ему и ребятам – было бы куда легче, окажись асы советской разведки на поверку "шлюмперами" [182] 182 и дураками. Но верить в это почему-то никак не хотелось, и Олег был теперь даже рад, что Отто Оттович оказался никаким не говнюком, а, как и следовало ожидать, крепким профессионалом с железными нервами и хорошей ясной головой. Тем интереснее было с ним "играть", и тем почетнее – его, Штейнбрюка, переиграть.

— Разумно. — Кивнул Штейнбрюк. — Но возникает вопрос, зачем вам, в таком случае, нужна фройлен Боссе?

— Мой каприз, — откровенно усмехнулся Баст и посмотрел собеседнику в глаза. — Но, знаете, герр Мейнерт, если кому-нибудь придет в голову, ловить меня на ее прелести... hupen [183] 183 – оскалился он, нарисовав в воздухе указательным пальцем правой руки то самое, о чем говорил. — Я буду крайне разочарован.