Юрий Бурносов - Революция. Книга 1. Японский городовой

Цуда не знал, откуда эти мудрые слова, его губы словно сами их произносили. А в мешочке подрагивал, позвякивал металлический сверчок; значит, слова эти были правильными и говорил он их вовремя.

— А в чем решимость, монгол? Э-э… Молчишь! Вот! И отречься — решимость, и без отречения тоже… Видал миндал?! — Николай развел руками, снова потянулся к бутылке с водкой, потом махнул рукой и перевернул свою рюмку вверх донышком. — Вот, решил. Сотряслось небо, поди?

— Не стоит отрекаться. Пусть все следует своим путем. Прости за то, что хотел тебя убить. Так было нужно, — сказал Цуда как можно учтивее. Царь, поморгав, уставился на него и сидел так довольно долго, чуть покачиваясь.

— Иди, — сказал он наконец. — Иди, а я Аликс… обрадую. То-то рада будет… Я ведь уже почти решил, знаешь? Решил — в монастырь. Или как брат Жорж — подохнуть в Абастумане, в канаве. Такова планида — и ладно! А ты — «не стоит»… И пусть. Пусть все следует. Иди, монгол.

И, подхватив со стола опустевшую кружку с Ходынки, Николай Второй Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая, пьяно пошатываясь, вышел вон.

Через минуту из двери, где он скрылся, появился толстый военный — другой, не тот, что привел Цуда, — и сказал, тряся рукою в белой перчатке:

— Ты молчи, что тут видел и слышал! Ясно? Во-первых, все равно никто не поверит, во-вторых, мы тебе тогда — во!

И военный показал кулаками, как Цуда открутят голову.

— Харасо, васа сиятерьства. Харасо.

— Тьфу ты, он еще и по-нашему ни бельмеса, — сплюнул толстый. — Государь если напьется, то уж учудит так учудит… Пошел вон отсюда.

И добавил матерно, но Цуда не обиделся, ибо помнил: зависть, гнев и глупость — пороки, которые легко заметить. Если в мире случается что-то плохое, присмотрись, и ты увидишь, что там не обошлось без этих трех пороков.

Потому он просто ушел.

«Спали отлично; встали в 8 1/2 и после кофе пошли гулять в сад. В 11 ч. был смотр на дворцовой площадке четырем батальонам 54-й резервной бригады. Солнце жарило со всей мочи; завтракали с военным начальством.

В 2 часа посетили дворянское собрание, где были отлично приняты, но потели ужасно. Оттуда заехали в здешний вдовий дом, вернулись домой, переоделись и отправились на выставку. Продолжали осмотр, пили чай в павильоне и слушали хор Славянского. Приехали домой в 6 1/4, а в 7 ч. уже начался большой обед на 130 чел. Разговаривали и курили в саду. В 9 ч. поехали в театр, где давали разные вещи и оперы и пьесы. Театр новый, красивый. Вернулись домой в 11 3/4 ч.», — записал Николай в своем дневнике рано утром.

О визите японца он не упомянул ни одним словом.

Порт-Артур перешел под российскую юрисдикцию еще в 1898 году, и за шесть лет администраторы и чиновники империи честно постарались переделать его на русский лад. Получилось, однако, удивительно: портовый поселок, построенный в китайском стиле, где и обитали преимущественно китайцы, превратился в довольно дикую смесь туземной и российской архитектуры, разделившись к тому же на Старый и Новый город.

В Старом городе — бывшем китайском поселке — находились: дворец наместника, штаб укрепленного района и крепости, казармы, почта и телеграф, а также железнодорожная станция.

Застройка Нового города велась по американскому образцу: широкие прямые улицы с мостовыми и тротуарами, с площадями, парками и бульварами, с канализацией, водоснабжением и электрическими линиями. Зато с военно-морской базой все было совсем не так радужно: Николай из-за отсутствия средств, которых не хватало на оборону, но хватало на пиры и выезды, принял решение разделить работы на два этапа. Первый начался только в 1902 году, и за два года не удалось даже полностью углубить гавань Порт-Артура, не говоря уже о полном оснащении береговых батарей.

К началу 1904 года в Порт-Артуре жило более пятидесяти тысяч человек, из них больше половины — китайцев, около пятнадцати тысяч русских, а также семьсот японцев, из которых все, кроме грудных детей, работали на японскую разведку. Именно с одним из таких агентов и должен был сейчас встретиться Цуда Сандзо, приехавший в Порт-Артур под видом все того же Жадамбы Джамбалдоржа. Прибыл он сюда совершенно легально как один из рабочих фирмы «Бари», находившийся на хорошем счету у Шухова, но по прибытии «потерялся», полагая, что особенно искать его не будут — мало ли кому нужен монгол, пропавший, наверное, спьяну в одном из вертепов Старого города.

Найти агента было несложно — парикмахерскую «Куафер Жан» Цуда показал первый же прохожий. Цуда поблагодарил и зашагал в гору, к яркой вывеске, изображавшей европейского вида брюнета с усами, щелкающего в воздухе огромными ножницами.

Именно ее увидел Цуда, когда сверчок велел ему ехать в Порт-Артур. Именно здесь находился человек, которому он должен сказать особые слова — их тоже нашептал сверчок…

В маленькой парикмахерской было пусто, только щелкала и попискивала в клеточке какая-то птица. Цуда аккуратно присел на табурет и принялся ждать. Наконец из-за перегородки вышел низенький японец с аккуратным пробором и тонкими усиками, совсем не похожий на красавца с вывески.

— Стричься угодно? — спросил он по-русски.

— Мне нужен господин Жан, — сказал Цуда.

— Это я. Так вам угодно стричься?

— Нет, мне угодно поговорить с вами, господин Жан.

— Пожалуйста, но я вас не знаю… — развел руками японец. — Что вы хотели мне сказать? У меня мало времени…

— Тот, кто сдержан в словах, принесет пользу в хорошие времена и сможет избежать наказания в плохие, — учтиво произнес Цуда. Куафер Жан тотчас же заулыбался и, подойдя к двери, запер ее изнутри. Затем в его руке неожиданно появился небольшой револьвер, глядящий прямо на бывшего полицейского.