Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели

Потому Давыдову с Эльснером лучше исчезнуть сразу, до того как они успеют что-то кому-то сказать или просто вызвать интерес своими поспешными сборами. А малозначительного факта, что делись неизвестно куда два ничем не выделяющихся на общем фоне офицера, никто и не заметит. Кроме взводного командира. Тому как раз намек будет сделан, такой, какой нужно.

Фаэтон с поднятым тентом, переваливаясь и раскачиваясь на грубой брусчатке, остановился на краю самого дальнего от города и самого близкого к выходу в море пирса, где была ошвартована «Валгалла». Под бортом у нее спрятался «Призрак». Даже топы его мачт скрывались за высокими надстройками и колоннами труб парохода.

Корабль стоял пустой и темный, словно памятник самому себе на вечной стоянке, светились только положенные навигационные огни да несколько иллюминаторов в передней надстройке.

Но дежурный у трапа был на месте, встретил гостей и передал вахтенному на палубе.

— Командир у себя? — спросил Кирсанов.

— Так точно. Прикажете вызвать?

— Сами найдем.

Бывшие поручики вслед за полковником шли по широкому спардеку, поднимались по трапам с волнующим чувством. Последний раз они были здесь пять лет назад, потом не приходилось. И все было точно так, как тогда. Запах свежевыдраенной тиковой палубы, волны теплого маслянисто-нефтяного воздуха из приоткрытых люков машинного отделения. Леера, за которые они хватались во время жестокого шторма в Ионическом море, не отменившего положенные строевые занятия, но прибавившего им здоровой увлекательности.

Что же это было за чудо! После окопов Мировой, педикулеза, в просторечии называемого вшивостью, но такой степени, что счастливые обладатели шелкового белья, с которого вши соскальзывали вниз, в сапоги, по вечерам разматывали портянки, бурые от собственной крови. После двух лет Гражданской войны, эвакуации из Новороссийска, гнусного Стамбула, где пришлось работать на разоружении Босфорских батарей, надрываясь так, что сдохли бы от переутомления выносливейшие из китайских кули.

Вдруг — светлое явление капитана Басманова в жалком кабаке, а на другой уже день — великолепие трансатлантического лайнера!

— Никита, мы с тобой вместе с какого года служим? С пятнадцатого? — спросил вполголоса Эльснер.

— С шестнадцатого. Тебя прислали взамен убитого капитана Щитникова. Подпоручика — сразу на роту.

— С тех пор мы и крутимся?

— С тех. Странная судьба. — Оказавшись на «Валгалле», Давыдов словно утратил обычный кураж. О смысле жизни задумался. — Посчитать бы, кто выжил из нашего училищного выпуска. Православные попы врут — никакого «воздаяния по делам твоим» не бывает. Буддисты — умнее. Карма — и все на этом.

— Пхе! — сказал Эльснер, поднимаясь на четвертый пролет трапа. — Никто ничего не знает. Сказали бы тебе, что снова вернешься сюда, поверил бы? Никто из тех, кто пришел сюда в двадцатом, не вернулся. А мы — здесь! Заслужили, что ли?

— Господа, — сказал, обернувшись, Кирсанов. — Про карму и прочее — не советовал бы. Не раздражайте судьбу. Приходилось видеть случаи…

О том, что и на гладких ступеньках трапа можно поскользнуться и сломать себе шею, Павел Васильевич говорить не стал. Сами догадаются. Военные люди к подобным намекам чувствительны.

Когда Воронцов спросил, где товарищи желают поселиться, Давыдов ответил, что прошлый раз на нижних палубах было хорошо, но неинтересно.

— Денек-другой позволите в высшем классе?

— Как прикажете. Каждому по трехкомнатной с собственным балконом?

— Да нет, мы лучше в одной, веселее будет, — отмахнулся Эльснер.

— Вестовой вас проводит, — кивнул Дмитрий. — И будет при вас находиться, исполняя любые пожелания, кроме заведомо преступных. Это я так шучу, — улыбнулся он в ответ на недоуменные взгляды офицеров.

— До утра отдыхайте, а потом я передам вам документы, с которыми стоит познакомиться… Кейптаун — город не простой, англичане — народ въедливый, и ваши честные биографии нуждаются в определенной корректировке, — добавил Кирсанов.

Широкие, застеленные коврами коридоры шлюпочной палубы, где офицерам раньше бывать не приходилось, поражали богатством убранства и гулкой пустотой. Становилось даже немного не по себе, будто заблудились в улицах и переулках вымершего города.

Молчаливый матрос в белой форменке довел их до дверей последних на этом ярусе кают.

— Выбирайте, господа. — Он протянул ключи. — Эти самые удобные, с выходом на променад-дек.

— Что выбирать, открывай любую, на счастье… — ответил Давыдов.

…Следующей ночью «Призрак» с тремя пассажирами, почти неслышно гудя турбиной экономического хода, вышел в море. На штурманском экране был обозначен предполагаемый курс грузопассажирского парохода Российской Восточно-Азиатской компании «Царица», совершавшего регулярный рейс Владивосток — Петербург с заходом в Кейптаун. Именно предполагаемый, никакой возможности установить истинный не имелось по причине отсутствия радиосвязи, в терминах той поры — «беспроволочного телеграфа». Расчет велся на основании даты выхода из Владивостока, средней скорости, опубликованного в газетах расписания и по аналогии с прецедентами. Обычно, не учитывая всяческих форс-мажоров, суда на этой линии не выбивались из графика более чем на сутки.

Хорошо, что яхта была оснащена локаторами, позволяющими просматривать океан в радиусе пятидесяти миль, иначе пришлось бы утюжить океан длинными галсами без особой надежды на успех рандеву.

Желанная отметка на экране появилась всего на три часа позже, чем ожидалась.

— Молодцы, как по рельсам идут, — похвалил капитана и штурманов «Царицы» Белли. — Погода благоприятствует, и машины в порядке.

— Вы уверены, что капитан остановится по вашему сигналу? — спросил Кирсанов. Он хорошо помнил, что, следуя его указаниям, капитан «Ватергюсса» не остановился даже после предупредительных выстрелов британцев.

Старший лейтенант улыбнулся снисходительно.

— Не может не остановиться. У русских в море свои законы…

Пояснять, что имеется в виду, Белли не стал.

Держа на гафеле трехфлажный сигнал, «Призрак», прибавляя ход, двинулся на пересечение курса лайнера. Через час пароход стал виден в бинокли. Довольно большой, в восемь тысяч тонн водоизмещением, он, кроме генерального груза, мог принимать двадцать пассажиров первого класса и пятьдесят — второго.

Две высокие трубы старательно дымили, бурун у прямого форштевня говорил о том, что скорость «Царицы» не меньше двенадцати узлов.

Как и рассчитывал Белли, заметив яхту и прочитав сигнал, вахтенный штурман вызвал на мостик капитана. Ему принимать решение.

Через несколько минут пароход ответил «Ясно вижу», к реям пошли черные шары, сообщая о том, что он стопорит ход и ложится в дрейф.