Валерий Елманов - Царская невеста

Андрюхин знакомый отвалил за нее лишь немногим меньше, чем за те четыре увесистых золотых кругляшка. Симпатичная? Безусловно, особенно еле угадываемая на обороте роза, красиво распустившая свои лепестки. Просто прелесть. Но с другой стороны, не золотая, а серебряная, причем низкопробная, если судить по изменениям, которые претерпела эта крохотуля, побыв четыре с лишним века в земле. Так за что такая цена? И вроде бы не столь редкая — это тут она у меня стала единственным экземпляром, а четыре века назад их в моем мешке было не меньше десятка. Не иначе как впарил хитрый Томас, хотя очень может статься, что и купец Ицхак — надуть компаньона по мелочи в те времена не считалось чем-то зазорным.

Только потом я узнал, что эта монета, получившая название «полпенни с розой», действительно была очень низкой пробы и ее вскоре вообще изъяли из обращения. Отсюда и столь высокая стоимость. Ох уж эти нумизматы — никогда не угадаешь, что у них на уме.

Словом, хватило и на пышную свадьбу, и на покупку машин с квартирой. Последняя предназначалась для Валерки — нечего ему на четвертом десятке скитаться по общагам. Раз государство бессовестное — будем исправлять его свинство сами. А его Алена получила ключи от новенькой BMW — «учительница жизни» ее заслужила с лихвой, в чем я убедился спустя короткое время нашей совместной жизни с Машей.

Маме с папой я разъяснил ситуацию согласно разработанной для княжны версии — не все мне одному жить по «легенде». Мол, детдомовская она, да и потом не повезло — попались на пути лихие люди, ограбили и избили, да так, что она потеряла память, но сейчас все в порядке, хотя из прошлой жизни она по-прежнему ничего не помнит, а потому вопросов о детстве и отрочестве лучше не задавать — иначе доктора стрессом грозятся.

Невестка пришлась родителям по душе, даже маме. Поначалу она еще посматривала на Машу с эдакой ревностью — в надежные ли руки перешел ее непутевый шалопай. Однако спустя месяц успокоилась — руки оказались крепкими, к тому же заботливыми и ласковыми.

Через год у нас родился первенец. Мальчик получил имя Иван. Родители возражали, но я был неумолим. Говорить им, что он так назван в честь царского печатника, думного дьяка и большой умницы Ивана Михайловича Висковатого, я не стал — сочтут за идиота. Назвал, и все тут.

Второй, которого княжна ждет сейчас, тоже имеет имя, хотя и не успел родиться. Его имя — Миша. В честь князя Михайлы Ивановича Воротынского. Я не забыл тебя, князь «Вперед!». Третьим будет Борис. Если же на свет появится дочка, то и тут проблем нет — Анна или Ирина. В честь кого, думается, разъяснять не стоит. Словом, детские имена у меня расписаны далеко вперед — и все с посвящениями.

Полгода назад я уволился из газеты, уступив настоятельным просьбам Валерки, и уселся писать «отчет о проделанной работе». Вначале думал, что уложусь в пять-шесть страничек, но вскоре понял, что к этой цифре надо добавить ноль, а потом, еще через месяц, стало припахивать и вторым нулем.

Пришлось укатить на купленную мною старенькую дачу поблизости от Новокузнецка и творить там. Кстати, я чуть ранее упомянул о сумме, уплаченной за нее, но если вы решили, что я оговорился, то вынужден повториться — приобретен домик действительно всего за один дукат. Точнее, за стоимость этого дуката, выкупленного у меня одним из коллекционеров, так что никакой ошибки или описки не допущено, а если ввел вас в заблуждение — извините.

Мой отчет хоть и получился толстым, но опубликовать его не удалось — в издательствах морщились и возвращали рукопись. Переработать таким образом, чтобы сделать из него кандидатскую, нечего было и думать. Не тот язык — полбеды. Его еще можно переделать под научный, сделав сухим и черствым, как заплесневелый сухарь, а вот что делать со ссылками? Очень уж мало их получалось, да и те… Боюсь, Российская академия наук не одобрит, прочитав кое-какие подробности о битве под Молодями и внизу сноску: «Сам видел». А далее, в скобках: «Примечание автора».

Такое могут одобрить в другом месте. Например, на Канатчиковой даче, воспетой Высоцким. Или в Институте Сербского. Вот там — да, но я в эти заведения не тороплюсь.

Нет, можно, конечно, ту же сноску написать понейтральнее: «Согласно трудов фряжского князя Константина Монтекки, жившего на Руси в период с апреля 1570 года по ноябрь 1573 года и лично участвовавшего в этом сражении». Во как!

Но если в РАН спросят, где я взял сам труд, придется вновь тыкать пальцем в диссертацию.

Нет, не буду я соваться к нашим академикам. Ни к чему это.

Книжка в серии «Фантастический боевик» или какой-нибудь похожей — это единственно возможный вариант. Терять-то нечего. Опять же надо предупредить народ, чтоб был поосторожнее со Старицкими пещерами. Не ровен час — залезут в эту Серую дыру, и поминай как звали. А уж там как повезет — мне вот удача улыбнулась, а вам, ребятки…

Единственное, чего я так и не понял, так это загадок истории. Между нами говоря, я, образно выражаясь, растоптал не только бабочку Брэдбери, причем не одну, а сотни. На моем счету немало гораздо более крупной дичи, а если заглянуть в труды отцов-историков — никаких новшеств. Ради приличия хоть бы буковку-другую после моего визита исправили, так ведь нет. Получается, я ничего не изменил? Или я читал до своей второй отправки уже измененное мною? Но как же так — я еще туда не попал, а оно произошло? А если бы я туда вообще не поехал?

Мой ученый друг Миша Макшанцев, которому я задал этот вопрос, как-то пытался рассуждать про загадочное кольцо времени, но под конец сам окончательно запутался и махнул рукой, заявив:

Все, что касается перемещений в прошлое или будущее, а тем более возможных последствий такого рода путешествий — терра инкогнита. Гадать можно сколько угодно, а вот дать точный ответ — увы.

На этом все и закончилось, но временно. Несколько позднее, уже спустя полгода, попивая с Валеркой коньячок на лоджии его новой квартиры, я припомнил кое-какое несоответствие, о чем не преминул сообщить другу.

— Ты же слышал, что сказал Макшанцев, — пожал плечами тот. — Честно говоря, я из его объяснений про время понял не больше, чем ты, поэтому добавить мне нечего.

— Ну хорошо, — не унимался я. — Про кольцо у него звучало все логично. Но тогда как быть с приговором?

— С каким приговором? — не понял он.

— С приговором о сторожевой и станичной страже, то есть моим великим трудом по охране государственных границ Руси, — гордо подбоченился я. — Я же отлично помню, что закончил его осенью тысяча пятьсот семьдесят первого года, после чего Воротынский надиктовывал его подьячим, а уж потом понес к царю на утверждение.

— И что? — продолжал недоумевать Валерка.