Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова

- Понимаете, Наталья Васильевна, там везде эти патру­ли. Нет желания с ними общаться, так я напросился, чтобы меня на входе пропустили. Я подожду, ладно?

- Ладно. Вы сегодня опять наверх – в хранилище?

Сотрудница тоже не знала ещё как теперь, при окку­пационном режиме, себя вести с посетителями. Ей тоже трудно было находить слова. К тому же, ей, как и всем, не было известно, ни что случится завтра, ни даже через минуту. Всё свое смятение и все сомнения она выразила в вопросе Фёдорову:

- Что там сейчас люди находят. в старых газетах?

- А как готовились к Сталинградской битве, – твёрдо отве­тил Алексей Витальевич, глядя прямо в усталые, с безнадёжной печалью глаза на уже тронутом увяданием, но ещё красивом лице.

Фёдоров, как и сотрудники библиотеки, знал, что раньше, чем за 1947 год, он никаких газет здесь, в отделе периодических изданий, найти не может, тем более газет за 1942 – 1943 годы. Но и Фёдоров, и сотрудница, как, наверное, и все жители города, кроме разве что "лиц европейской национальности" и самых космополитически настроенных дельцов, думали и страдали об одном. Видимо, поэтому Наталья Васильевна с печалью и неверием в голосе спросила:

- Вы и правда так думаете?

- Никаких сомнений! – негромко, но твёрдо ответил профессор, не отводя взгляда. – Запомните, пожалуйста, этот день! – Он положил на барьер свой читательский билет и бланк учёта посетителей.

- А что, сегодня … – с пробуждающейся надеждой начала было сотрудница, но Фёдоров перебил, отрицательно качнув головой:

- Я не сказал "сегодня", я сказал, чтобы вы не забыли то, что я вам сегодня сказал!

- Спасибо, – молвила Наталья Васильевна, – успехов вам в работе, – добавила она вслед Фёдорову, уже успевшему от неё отойти.

По узкой и крутой металлической лестнице Фёдоров поднялся в хранилище, где все эти годы "демократических реформ" надлежащий порядок поддерживался почти бесплатным трудом сотрудниц библиотеки. Алексей Витальевич положил свой портфель на тот стол, что распола­гался возле самого окна. Хотя, по правде говоря, и здесь, несмотря на солнечный день, было темновато: давно не мытые стёкла покрылись снаружи толстым слоем пыли, да и изнутри окна уже давненько никто как следует не мыл. Фёдоров прекрасно помнил, как выглядела эта библиотека в советское время, когда она ещё была не "универсальной", то есть – не единственной. Всё, всё здесь теперь говорило, кричало не о разрухе, но о планомерном уничтожении. А что будет, когда здесь – сегодня или через неделю – начнут хозяйничать америкашки?! Фёдоров открыл портфель, достал из него термос и поставил на узкий подоконник – крышка была не вполне герметичной, и за то короткое время, что портфель лежал на столе, через неё просочилось 170 несколько сладких желтоватых капель чая. Свёрток с бутербродами он тоже разместил на подоконнике. Пачку чистой бумаги он расположил на столе. Подумав, профессор вынул из портфеля другую пачку листов – тех, что были исписаны его неровным мелким почерком накануне, и спрятал её между подшивками на ближайшем стеллаже. "Кто знает, – подумалось ему, – не помешают ли оккупанты, не ворвутся ли сюда, не отнимут ли всё это?!"

Надо было спешить. Сегодня, именно сегодня, он обязан завершить свою работу. Вернее ту её часть, которая связана с поиском и выпиской из газет необходимых сведений. Потом ещё предстоит не меньший, а ещё более ответственный труд – запомнить, вернее, вызубрить наизусть всё, что он собрал. До сих пор эта часть работы давалась ему тяжелее, чем прочее. Особенно теперь, когда каждый день, каждый час грозил потерей всего. Он проклинал себя за то, что всё тянул, как бы на что-то ещё надеясь (хотя при путинском режиме, особенно после 2004-2005 года, отмены референдума и введения открытого полицейского режима, надеяться на положительные перемены мог разве только слабоумный). В результате много времени оказалось непродуктивно потерянным. А ведь всё необходимое он мог собрать много раньше, всё мог вызубрить как следует, а теперь осталось бы только повторять выученное.

Однако растраченного времени не вернёшь. Да и не впустую он его всё же тратил. Несмотря на огромные материальные трудности, на нараставшее засилье чуждого везде и во всём, он был счастлив в пределах своей семьи эти последние три – четыре года: растил и правильно воспитывал дочь, ухаживал за матерью, которая стала совсем уже старенькой – в октябре исполнится 83 года, у него было полное взаимопонимание с женой, которой – несмотря на возраст (уже под 50 лет) – удавалось сохранять за собой неплохо оплачиваемое (по нынешним временам, конечно!) рабочее место. К тому же, жена и мать отлично ладили между собой, что, согласитесь, бывает не часто. Особенно их сплотила любовь к дочке-внучке. Но что будет теперь – совершенно неясно. Вернее, легко предвидимо: пол­ное духовное и экономическое порабощение, ускоренный геноцид. А удастся ли сохранить свою столь тщательно и за десятки лет собранную библиотеку, а не придут ли с тем, чтобы изъять кассеты с советскими фильмами (или посту­пят проще – дистанционно сотрут записи электромагнитным импульсом у всех и вся?!). Да, наконец, удастся ли запастись топливом на предстоящую зиму?!

Фёдорову никак не удавалось отвлечься от этих мыс­лей, от насущных бытовых забот. Более того, почему-то возникла смутная, но нараставшая тревога за домашних – не случилось ли там чего, пока он здесь, в Калининграде, уже второй день работает в библиотеке. Поймав себя на этих мыслях, Фёдоров отложил подшивку, развернул скрипучий стул спинкой к окну и сосредоточился на выполне­нии упражнений аутогенной тренировки. Минут через пятнадцать он вновь мог работать быстро и продуктивно, целиком сосредоточившись на поиске и переписывании необ­ходимых сведений из старых газет, запоминая их налету.

Всё остальное у него уже давно было собрано и готово. И жена, и мать знали о его тайнике, сделанном дома под лестницей. Вход туда был возможен через его рабочий кабинет, располагавшийся на первом этаже с северо-запад­ной стороны дома. Там вплотную к стене стоял платяной шкаф, заполненный одеждой. Задняя стенка была сделана съёмной и прикрывала собой невысокую дверь, ведущую в каморку площадью около пяти квадратных метров. Алексей Витальевич скрывал этот тайник от дочери, чтобы та по детской наивности не разоблачила тайну. Но никто, даже домашние, не знали о втором, главном тайнике, который Фёдоров выкопал в подвале, в том месте неровного, плохо забетонированного пола, который находился прямо под его кабинетом – в северо-западном углу здания.

Подвал был разгорожен массивными фундамент­ными бетонными блоками надвое: западная часть представ­ляла собой гараж, с южной стороны которого, почти сразу после въездных ворот располагалась неглубокая ремонтная яма, а вдоль трёх стен стояли самодельные деревянные стеллажи, заполненные разной утварью, запасами продо­вольствия и тем, что именуется домашним хламом; восточная половина подвала была поделена кирпичной перегородкой на две неравные части – на севере располага­лась топочная с дизельным итальянским котлом и маленьким верстаком, а большая южная часть вмещала в себя маленький автомобиль жены и четырёхметровую двухъярусную бочку с топливом, выкрашенную в серый цвет. Проникнуть в подземный тайник можно было, лишь отодвинув большой фанерный ящик, заполненный пустыми пластиковыми бутылками и стоявший на потрёпанном европоддоне. Под поддоном располагалась крышка люка. Спускаться в тайник приходилось по вертикальной железной лесенке. Это было неудобно, но не так уж трудно – глубина тайника составляла чуть более двух метров. Пол был сделан обогреваемым – иначе было невозможно избавиться от сырости, несмотря на вентиляционный канал, сделанный в толще фундамента.