Юрий Корчевский - Стрелецкая казна

Помаленьку я разошелся; болело по-прежнему, но я приноровился. Лес закончился, впереди — открытый луг, метров на триста, потом — снова лес. Встав на опушке, я огляделся. Никого. Огибать луг по лесу не хотелось, каждый шаг доставался усилием воли. Я пошел напрямик и только отошел от деревьев метров сто, как сбоку показались татары — человек пять верхами. Откуда они взялись на мою голову?

Я упал в траву — маскировка меня скрыла, но татары видели — только что шел человек. Раз прячется — чужой! Татары рассыпались цепью и стали прочесывать луг. Стянув с плеча мушкетон, я прицелился. Двое верховых очень удачно оказались рядом. Грянул выстрел. Обоих как ветром сдуло с седел. Зато звук выстрела и дым указали, где я нахожусь. Не приближаясь, татары стали метать стрелы.

Я закатился в небольшую ложбинку по соседству. Стрелы с чавканьем втыкались во влажную после ливня землю. А у меня щита нет, прикрыться нечем. Лежа на боку, я лихорадочно перезарядил мушкетон, похвалив свой выбор. Засыпать картечь в широкую воронку ствола было легко: с обычным мушкетом такой фокус в положении лежа не удался бы. Улучив момент, когда самый смелый подскакал поближе, выстрелил. На одного врага стало меньше. Остальные крутились вдалеке, что-то горячо обсуждая. Вот от них отделился верховой и умчался. «За подкреплением», — понял я. Сейчас обойдут лесом и, не приближаясь на картечный выстрел, начнут забрасывать стрелами. Как пить дать! Их излюбленная тактика.

Я принялся заряжать мушкетон. Татары стояли, ничего не предпринимая, ожидая подмоги. Пороха и картечи оставалось на три выстрела. Ну сниму я одного — так перезарядить не дадут. Не хватит времени, мешкотное это занятие. Что делать, какой найти выход? Стать бы невидимым — ушел бы спокойно. Я даже ухмыльнулся, представив мысленно эту картину.

Достал саблю, положил рядом с мушкетоном. Коли подберутся поближе — так хоть одного заберу с собой на тот свет. В конце концов, если и умирать, то не в постели, а с оружием в руках, в бою, как мужчина. Теперь мне стали понятны и близки мечты викингов о Валгалле. В этом определенно что-то есть. А вот при быстром беге сабля будет мешать, путаться в ногах. Надо ее оставить, хоть и не хочется — уж больно хороша. Правда, дарить ее татарам в качестве трофея тоже нежелательно. Я подрезал дерн, приподнял кусок почвы вместе с травой, сунул саблю в образовавшуюся щель, закрыл дерном. Внимательно осмотрел — ничего не видно. Останусь жив — вернусь и заберу. А еще я снял сапоги — босиком бежать лучше и быстрее, от скорости забега зависело теперь мое спасение.

Я бросил взгляд на татар, на мушкетон. Остался один выстрел. Выждав удобный момент, когда одни всадник неосторожно приблизился, я выстрелил и тут же, пока не рассеялся дым, перекатился в ложбинку, ведущую к лесу. Мушкетон пришлось бросить — все равно пороха и картечи больше нет, а вес изрядный. Ползком, почти невидимый в траве, я дополз до леса и, зайдя за деревья, бросился бежать. Теперь вопрос времени, что случится раньше — я доберусь до лодки или татары догонят меня? Так быстро я не бегал давно, а может, и никогда. Успел! Я рухнул в лодку, веслом оттолкнулся от берега и погреб что есть сил. Когда я уже был почти на середине реки, на берегу появились татары. Вероятно, меня спасло то, что они искали меня в лесу.

Вскоре причалил к противоположному берегу. Сейчас нужно найти укромное место и спать. Устал ужасно — тело ныло, а про сбитые ноги просто молчу. Я забился в кусты — хоть ветер не так дует — свернулся клубком и отрубился.

Проснулся под утро — едва начало светать — от дикого холода. От реки тянуло сыростью, дул легкий ветерок. Я попробовал согреться, попрыгав на месте, и тут же осел. Вчерашняя ходьба по лесу босиком сразу дала о себе знать. Все, не ходок. Надо или дать ногам покой на пару дней, или искать другой выход. А какой другой? Вот дурень! Река рядом, по ней суда плавают. Надо дождаться любой посудины, идущей по течению вверх, и плыть пассажиром.

Я уселся на берегу, оглядывая речные дали. Есть хотелось просто дико. Напился воды, чтобы в животе хоть что-то булькало, но сытости не прибавилось. С первыми лучами солнца появился и кораблик. Жаль только, не в мою сторону — шел под парусами вниз по Волге, в сторону Казани. Не по пути. Буду ждать дальше.

Солнце уже поднялось, начало пригревать. А вот и судно, поднимается против течения к Нижнему. Выждав, когда оно подойдет поближе, я бросился в реку. Бр-р-р! Холодная водица! Я выплыл на середину реки. Судно шло под парусом и веслами. Ветерок был слабый, парус еле надувался. Наконец оно доползло до меня. Не попасть бы под весло.

Я скользнул вдоль борта. Недалеко от кормы с борта свисал причальный канат. Видно, недосмотрел кормчий, — нерадивый матрос не весь убрал. А мне во благо.

Уцепившись за канат, я взобрался на палубу. Судно небольшое — метров пятнадцать в длину, с обеих сторон по семь гребцов. Кормчий стоит у рулевого весла и задает темп гребле:

— И — раз, и — раз, и — раз… Обнаженные спины гребцов блестят от пота, перекатываются под кожей мышцы. Трудная работа, сам пробовал.

На меня сразу обратили внимание.

— Ты кто такой?

— Возьмите до Нижнего, — прохрипел я, — заплачу.

Гребцы работали веслами еще часа два, потом кормчий направил судно к берегу. Матросы сошли на сушу, развели костер, на треногу поставили котел. Вскоре ноздри мои почуяли запах пищи. А уж когда команда, усевшись вокруг котла, принялась активно стучать ложками, я чуть слюнями не захлебнулся. В животе сосало и урчало от голода. Меня покормили, и я улегся на палубе.

Матросы начали собирать котел, треногу. На веслах отогнали судно от берега, подняли парус. Ветер был так себе, и все опять сели на весла. Замечательно — все заняты, не до разговоров и блуждания по палубе. После полудня ветер усилился, дуя в попутном направлении, и кормчий прокричал:

— Суши весла!

Гребцы облегченно вздохнули и уложили весла вдоль бортов. Я напрягся — команда стала разбредаться по палубе, и мне пришлось даже встать, чтобы занимать меньше места.

К вечеру вдали показался Нижний. Очень вовремя подул устойчивый и сильный ветер, и в сумерках судно пришвартовалось у причала. Я расплатился с кормчим, перепрыгнул низкий борг судна и очутился на пирсе. Прошлепав босыми ногами по доскам, сошел на берег. Галька больно колола ноги, попадались щепки, какой-то мусор. Раньше я такого здесь не замечал. А может быть, как сытый не разумеет голодного, так и обутый босого.

Улицы города почти опустели, и я шел посредине мостовой, чтобы случайно ни с кем не столкнуться. Больно уж вид у меня непотребный — мало того, что на мне маскировочный костюм, так он еще и изодранный и грязный.