Андрей Валентинов - Царь-Космос

– Езжайте, нагоним!

Вскоре они остались одни. Зотова достала кисет, подержала на ладони.

– Может, и вправду курить меньше надо? Семен, ты не оборачивайся и движений резких не делай. Хочешь говорить, говори тихо. Лады? А то вдруг у этих лесных героев оружие имеется?

Ротный невольно вздрогнул, представив, как за деревьями кто-то невидимый ловит его в черный прицел.

– Кстати, у меня не паранойя. Я же тебе говорила, слышу хорошо. Уже версты полторы вровень с нами бегут.

Семен хотел поинтересоваться, кто именно. Красные амебы с ложноножками? Одичавшие «мыльные люди»? И как бегут, напролом по мокрому березняку? Но заговорил совсем о другом.

– Видела, где ангар стоит? Там лес рядом, а в лесу – старая просека. Молодняк вырос, но все равно заметно. А напротив еще одна. Это же перекресток! Тот самый, который…

– …Центр аномалии, – без особого интереса кивнула кавалерист-девица. – Ге-о-маг-нит-ной. Пусть в этом профессора разбираются, а мы люди военные, к конкретике приучены… Ага, уже тут… Ты, ротный, только не пугайся.

Она запрокинула голову, прислушалась и внезапно завела хриплым басом на мотив «Среди лесов дремучих»:

Замолчала, повернула голову. Улыбнулась.

Ответом лишь легкий шорох на лесной опушке. Девушка соскочила с телеги, взмахнула рукой:

– Народ! Хватит прятаться. Мы не вредные, мы – свои!

– А вы тетя или дядя?

Семен быстро оглянулся. Кажется там, на самой опушке, за близкими кустами. Голос молодой, звонкий. Неужели ребенок?

– Я Ольга Вячеславовна Зотова. Дядя в тоже в наличии, товарищ Тулак Семен Петрович. Ты нас не бойся.

– Вот еще! – обиделся голос. – Чего мне вас бояться? Я Четверик Наталья. Мне очень-очень нужна кварцевая лампа. У вас нет?

На этот раз даже кавалерист-девице было нечего ответить. Там, за деревьями, поняли.

– Жалко!.. А в Столицу отвезете? В городе лампы всякие есть.

Ротный решил, что пора вмешаться. Ситуация, при всей ее необычности, почти что разъяснилась. Здоровым кварцевая лампа не нужна, это раз. Два – в близлежащих деревнях о таковой никто даже не слыхивал. Раз и два – сколько будет?

Он слез с телеги, сложил ладони рупором:

– В Столицу отвезем. А куда все остальные уехали? Из «Сенгаозера» которые?

Опушка долго молчала, наконец, послышалось неуверенное:

– На Кавказ, вроде. А я от них убежала, не хочу, чтобы на мне опыты ставили. Когда уезжать будете, я вас найду. Только не отдавайте, они меня резать станут!

Легкий шелест на опушке. Невидимая гостья ушла.

– «Резать станут», – шевельнул губами Семен Тулак. – Вот тебе и амебы!

«Чекисту биография не положена, – обмолвился как-то Феликс Дзержинский, – только некролог». Потом, подумав, уточнил: «Если заслужит».

С некрологом тоже не все ясно. Для начала фамилия требуется, имя с отчеством, год рождения. А если отчеств два? Леонид Семенович Пантёлкин в военных документах числился Ивановичем, в бумагах Псковской железнодорожной ЧК – Пантелеевым. Год рождения тоже плавал. Когда молодого чекиста готовили к засылке в немецкий «концентрак», три года сами собой прибавились, на «железке» контролеру Пантелееву год пришлось потерять. А вот бандит Фартовый имел не только несколько лиц, но и целых две головы. Одна все еще принадлежала бывшему чекисту, вторая, став социалистической собственностью, лениво плавала в банке с эфиром, куда ее отправили злопамятные питерские «опера».

Если о самом себе ничего наверняка не знаешь, что сказать о ком-то ином? Особенно если этот «кто-то» – Блюмкин.

Симха-Янкель Гершев, Яков Григорьевич. Для своих, для близких – Яша, Яшенька. Или еще проще – Блюмочка. Оперативный псевдоним – «Живой», иногда «Не-Мертвый». Росту высокого, реже – среднего, в гетманском Киеве 1918-го имел кличку «Коротышка». Волосом черен, рыж, пару раз хаживал и блондином. Цвет глаз на выбор, разве что зелеными никогда не казались. Порою толст, чаще – тонок, однажды был принят за атлета-гиревика. Про возраст лучше не спрашивать: в бумагах одно, на лице – совсем иное, а, если поговорить, что-то третье выйдет.

С анкетой – сплошные вопросы, что никак для некролога не годится. А уж если дело до службы дойдет, то, что ни пиши, все неправда. «Был беззаветно предан делу партии». Какой партии? В начале 1918-го, когда они знакомство с Леонидом свели, числился Яша Блюмкин пламенным большевиком со стажем аж с декабря дореволюционного 1916-го. В мае, в Столицу перебравшись, Яков был уже убежденным социалистом-революционером. Именно левый эсер Александрович, в ту пору заместитель Дзержинского, стал проталкивать молодого работника на самый верх. Эсером Яша и прославился, отправив на тот свет посла Мирбаха. Зато в конце победного 1919-го герой-партизан Блюмкин, вернувшись с Южного фронта, получил в парткомиссии чистые документы с непрерывным стажем все с того же дооктябрьского декабря.

…Леонид не слишком удивлялся – с ним самим и не такие чудеса случались. Когда питерские легавые, узнав фамилию Фартового, кинулись в чекистский архив, то не нашли ни единой фотографии оперуполномоченного Пантёлкина. Только псковские товарищи оплошали, забыли стеклянный негатив разбить. Так по единственному снимку (в кепке, в бекеше и с руками в карманах) Фартового и ловили.

Итог в некрологе тоже подвести непросто. Хорошим был чекистом – или просто паек получал, от фронта скрываясь? Бывший старший оперуполномоченный мог честно ответит: все порученное исполнял точно и в срок. За это и ценили, и награждали, и от начальства, если требовалось, прятали. Яков Блюмкин все задания проваливал, причем с блеском и превеликим шумом. То казну целой армии расхитит, то посла прикончит, то Осипа Мандельштама напугает до полусмерти. Скандал на скандале сидит, трибуналом погоняет, не чекист, а сплошная ходячая неприятность. Сам Дзержинский не реже раза в год гремел кулаком по столу: «Гнать Блюмкина-мерзавца из ВЧК! Поганой метлой. Так есть!»

Вот за это Блюмочку ценили вдвое.

Последний раз виделись в начале 1921-го, наскоро, не успев даже хлебнуть казенного спирта. Яша торопился в Персию, дабы помочь тамошним товарищам в деле построения Гилянской Советской республики. Леонид сразу понял, что Гилянская скоро завалится с превеликим треском, а Блюмочке поручат что-то еще более глобальное. Сейчас, в марте 1923-го, Яков должен быть как минимум наместником где-нибудь в Монголии или Синьцзяне. О таком действительно поговаривали, однако старый знакомый оказался почему-то здесь, в тюремной камере.