Юрий Корчевский - Воевода

— Ладно, поразмыслю, какую тебе награду за службу верную вручить. То когда еще будет…

— Верно, только еще до дома добраться надо.

Мы гнали лошадей с утра и почти до самого

вечера, остановившись только на обед — себе да лошадей покормить.

Через несколько дней добрались до порубежья. Поляки, едва глянули на подорожную, махнули рукой:

— Езжайте!

Так же спокойно мы проехали и Литву.

А на нашей стороне заминка случилась. То ли стражникам делать было нечего, то ли уж очень рьяно службу несли.

Прочитав подорожную, они потребовали показать — что в мешке?

— Не твоего ума дело! — резко бросил Федор.

— Ты как, купчина, с ратником на службе государевой разговариваешь! — вспылил стражник и наставил на Кучецкого острие алебарды. — Ну-ка слазь!

Я вмешался:

— Зови старшего!

Страж сунул пальцы в рот и засвистел по- разбойничьи. Из небольшой сторожки вышел десятник, что-то дожевывая на ходу.

— Вот, отказывается мешок к досмотру предъявить, — пожаловался страж.

— Ты чего, купчина?! Плетей отведать захотел?

Я спрыгнул с коня, подошел к десятнику.

— Ты что, ополоумел? Стряпчего государева, боярина Федора Кучецкого не узнал? Сейчас и сам плетей отведаешь, и вся стража твоя! Протри глаза!

Десятник смутился:

№ 2559

— Не знаю я в лицо стряпчего, да и в подорожной про то ничего не писано! Сказано — купец, по делам торговым.

— Коли неприятностей хочешь — зови боярина, что стражей ведает. Вы откуда?

— Костромские мы.

Кучецкому надоело слушать наши препирательства.

— Боярина ко мне! — рявкнул он.

Один из стражников сел на коня и умчался галопом. Остальные окружили нас, наставив копья.

Через полчаса вернулся стражник, и с ним боярин — зрелого возраста муж. Едва завидев Кучецкого, он поклонился ему в пояс:

— Здрав буди, боярин!

— И тебе того же. Чего это люди твои на нас окрысились?

— Прости, боярин, не признали. Ну — чего с оружием наизготовку? Плетей захотелось?

Ратники опустили копья и отошли в сторонку. Вестимо — от своего начальника можно не только плетей отведать.

Мы тронули поводья.

— Боярин! Поосторожнее, ляхи пошаливают на дороге.

— Ну так не зевайте! Чем здесь путников мурыжить попусту, леса бы прочесали.

Отдохнувшие кони понесли легко.

Мелькали мимо кусты, деревья, затем показалось первое село. Вернее — даже еще не само село, а колокольня церкви.

— Там и остановимся, уже не стоит опасаться— мы на своей земле!

Мы быстро нашли в небольшом селе постоялый двор. Хозяин — явно на польский манер — повесил на заборе вывеску, где коряво было написано: «Постоялый двор Агеева», а также нарисован поросенок на вертеле и кружка с пеной.

— Гляди-ка, прямо как у ляхов! — заметил один из ратников.

Прислуга увела коней в конюшню, а мы пошли в трапезную. Поели нашей, русской кухни блюд, попили нашего пива. Хозяин лично, ввиду отсутствия других гостей, провел нас в отведенные комнаты. Федор расположился отдельно, я — в комнате рядом с ним, а воины — в комнате напротив Федора.

Я снял сапоги и кафтан — дальше раздеваться не стал, положил рядом с собой саблю, а в изголовье, под подушку, сунул пистолет. Привык я так спать в походах. Да и то: застигнет враг врасплох — голым не повоюешь.

Заснул сразу: у поляков спал вполуха и вполглаза — вымотался. Но выспаться мне не дали.

Далеко за полночь в селе раздались крики. Проснулся я мгновенно, сел в постели, прислушался — не показалось ли?

Нет, был слышен звон оружия, крики детей и женщин. Не та ли это банда поляков, о которой предупреждали порубежники?

Я быстро обулся, надел кафтан, опоясался саблей, пистолет — в руку. Выбежал в коридор, а ратники Федора уже там — одеты и обуты, к Кучецкому в дверь стучат.

— Ну, чего там? — послышался сонный и недовольный голос государева стряпчего.

— Поднимайся, боярин. Похоже — поляки на село напали.

Вскоре Федор уже вышел к нам, одетый и с мешком в руках.

— Коли случится со мной что, мешок доставить в Посольский приказ, там уж знают, что делать. Седлайте коней, уходим.

— Может, здесь пересидим? В избе обороняться удобней, — сказал Алексей.

— Подпалят избу — и все дела, — ответил я. — Быстро в конюшню!

Ратники побежали седлать лошадей.

Федор повернулся ко мне.

— Мешок с грамотками сейчас дороже любого села. В драку не ввязываться, будем прорываться и уходить. Понял?

Я кивнул.

— За мешком следи пуще, чем за мной.

Мы побежали к выходу. Крики раздавались уже в ближних избах.

У ворот стояли готовые лошади. Оба ратника подтягивали подпруги.

Мы поднялись в седла. Первым выехал Алексей, за ним Федор, потом я, и замыкал нашу кавалькаду Трифон — второй охранник.

Битва кипела где-то рядом. Деревенские мужики отбивались топорами, косами. Бабы визжали, дети кричали.

Трифон крикнул мне:

— Может, поможем?

— Нельзя!

Мы во весь опор скакали по деревенской улице и уже почти поверили, что ушли, как впереди возникло несколько всадников.

— Стой, пся крев!

Я сместился чуть в сторону от Федора и выстрелил на голос. В той стороне вскрикнули — видимо, пуля нашла цель, и прогремел ответный выстрел. Алексей упал на шею коня. Мы же гнали вперед, не сбавляя хода. Один из всадников кинулся нам наперерез, но с ним вступил в бой Трифон. Теперь мы с Федором остались одни и, не жалея, пришпоривали коней.

Версты через две, когда не стало слышно криков и выстрелов, мы остановили лошадей. Гнать в такой темноте по незнакомой дороге — чистое безумие. И так нам несказанно повезло, что ни один из коней не споткнулся, и никто из нас не сломал себе шею.

Но я рано радовался.

— Георгий, посмотри, по-моему — я ранен, — попросил Федор.

Я соскочил с коня и помог спуститься Федору. Весь рукав его кафтана был липким от крови. Темно, не видно ничего. Я снял с луки седла веревку, отмотал от нее кусок и, отрезав, перетянул ему руку почти у подмышки импровизированным жгутом, чтобы остановить кровь.

— В седле удержаться сможешь?

— Постараюсь, — сквозь зубы ответил Кучецкой.

Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.

Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут — в данном случае веревку — нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.

Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.

Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:

— Кого тут ночью нечистая носит?